Крайность заставила нас прибегнуть к насильственным мерам, которые, впрочем, совесть наша совершенно оправдывала: жители довели нас до последней степени человеческого злополучия, следовательно мы имели полное право не только силою взять необходимое для нашего существования от их единоземцев, но даже и мстить им, а потому с нашей стороны и то может почесться уже великодушием, что мы не хотели сделать им никакого вреда. И так грозными, повелительными голосами приказали мы обитателям немедленно вынести к нам всю рыбу, у них бывшую. Требование наше тотчас было исполнено, и мы взяли на каждого из нас рыбы по связке в подъем человека, да два мешка, сделанные из тюленьих кож, с икрою. За все это заплатили бисером и корольками, и как оказалось, к совершенному их удовольствию.

Потом выпросив у них двух человек пособить нам донести запас до первого ночлега, мы пошли в путь, и отойдя версты две, расположились ночевать. Колюжам за труды дали мы по бумажному платку и отпустили их.

На другой день поутру прибыли в нашу ставку двое колюжей и очень смело вошли в шалаш. Один из них был хозяином хижины, где мы взяли рыбу, а другой незнакомый. Они принесли на продажу пузырь китового жира. Потолковав с нами кое о чем, незнакомый спросил у нас, не хотим ли мы выкупить у его соотечественников нашу женщину Анну, разумея под сим именем госпожу Булыгину. Предложение это всех нас удивило и обрадовало, а Булыгин, услышав эти слова, вне себя был от радости. Мы тотчас открыли переговоры о выкупе. Булыгин предложил ему последнюю шинель за супругу. К шинели я прибавил свой новый китайчатый халат. Все прочие товарищи, не исключая даже алеутов, также прибавляли что-нибудь: кто камзол, а кто шаровары, и наконец из сих вещей составилась порядочная груда. Но дикий уверял, что землякам его этого мало и требовал в прибавок четырех ружей. Мы прямо ему не отказали, но объявили, что прежде заключения условия, хотим видеть Анну Петровну. Дикий обещал доставить нам это удовольствие и тотчас отправился. Вскоре соотечественники его привели ее на другой берег реки, прямо против нас. Мы просили привести на нашу сторону, тогда они, посадив ее в лодку с двумя человеками, и подвезя к нашему берегу на расстояние сажен пятнадцати или двадцати, остановились и начали с нами переговариваться. Я не в силах изобразить того положения, в каком находилась несчастная чета при сем свидании… Она старалась успокоить своего супруга и уверяла нас, что ее содержат хорошо, обходятся с нею человеколюбиво, что взятые вместе с нею люди живы и находятся теперь при устье реки. Поговорив с нею, мы стали рассуждать с дикими о выкупе и предлагали за нее все прежние вещи и в прибавок одно испорченное ружье. Но они стояли на своем и хотели непременно получить четыре ружья. Когда же увидели, что мы решительно на их требование ничего не отвечаем, то увезли ее немедленно за реку.

В это время Булыгин, приняв на себя вид начальника, приказывал, чтоб я велел отдать требуемый дикими выкуп, но я ему представил, что у нас осталось только по одному годному ружью на каждого человека, что мы не имеем никаких инструментов для починки оных, и что в ружьях состоит единственное наше спасение, следовательно лишиться такого значительного числа ружей крайне неблагоразумно, а если взять еще в рассуждение, что эти самые ружья будут тотчас употреблены против нас, то исполнение его приказания совершенно нас погубит, и потому я просил его извинить меня, что в сем случае осмеливаюсь его ослушаться. Но он не хотел уважать моих доводов, а старался убедить других согласиться на его желание. Тогда я сказал твердо и решительно моим товарищам, что если они согласятся отдать колюжам хоть одно годное ружье, то я им не товарищ и тотчас последую за дикими. На это все до одного человека в голос отвечали, что покуда живы, с ружьями ни за что не расстанутся., Что нам было делать? Жизнь и свобода человека ему милее всего на свете, и мы хотели сохранить их: в том суди нас бог…

После этого горестного происшествия шли мы несколько дней ьверх по реке и часто видели ходившие по оной лодки. Из сего заключили, что вверху реки долженствовало быть не в дальнем расстоянии селение, которого нам достичь хотелось. Но выпавший 10 декабря снег уничтожил наше намерение. Снег не сходил, а оттого мы никак не могли продолжать путь. Теперь надлежало пещись, как бы провести зиму лучше и прокормиться. На сей конец я велел при реке расчистить место и рубить лес для построения избы. А между тем мы жили в шалашах. Забота о доставлении себе пищи беспокоила нас более всего. Пока мы устраивали свое жилье, однажды под вечер приехала лодка с тремя человеками, из них один молодой, проворный малый, показался нам сыном какого-нибудь вождя, в чем мы и не ошиблись. На вопрос наш о их жилище, он нам сказал, что оно находится от нас весьма близко. Мы спросили, не возьмут ли они с собою одного из наших людей, который купит у них рыбы, а они бы его к нам опять доставили. На это предложение они тотчас с радостью согласились и начали чрезвычайно торопиться к отъезду. Они без сомнения радовались, что имеют прекрасный случай захватить в плен так легко еще одного из нас, Из наших промышленников Курмачев был готов ехать с ними, но когда они приглашали, чтоб он скорее садился в лодку, мы потребовали, чтоб они вместо него оставили у нас аманата (заложника). Это им крайне не понравилось, но делать было нечего, желание наше надлежало исполнить. Дикого мы строго караулили во всю ночь, а на другой день освободили, когда привезли Курмачева. Он приехал однако ж с голыми руками: колюжи ничего ему не дали и не продали. Жилище их состояло в одной хижине, в которой Курмачев видел шестерых мужчин, кроме троих к нам приезжавших, и двух женщин.

Дикари нас обманули. За то мы положили переведаться с ними иначе: посадив под караул гостей своих, мы отправили на их лодке к хижине с ружьями шесть человек, которые, взяв у них всю рыбу, вечером привезли домой. Тогда мы задержанных отпустили, одарив их чем могли. Вскоре за сим один старик привез к нам в лодке девяносто кижучей и продал за медные пуговицы.

Через несколько дней поспела наша изба и