Шрифт:
Закладка:
Николай Петрович замолчал, а у Оли мурашки по коже пробежали. Вспомнился тот дикий ворон, набросившийся на нее у Святого озера. Шрамы на руке тут же зачесались.
– Но это всего лишь легенда, правда?
Старик устало пожал плечами.
– Не знаю, Олюшка. Может, легенда, а может, и нет. Никто не знает. Но места нечистые. Я еще от бабки слышал, будто там есть тайные подземные тропы, ведущие в город. Да и убийства девушек необычные. Не верю, будто нашелся какой-то ненормальный, убивающий для развлечения. Больше похоже на ритуал. Тебе ведь снились сны о них? Я прав? Ты потому ходила вчера в лес?
– Да, – Оля тяжело сглотнула и взглянула в глаза старику. – Только… Понимаешь, я раньше всегда присутствовала как третий лишний. А в этот раз сама была убийцей. Видела его глазами, убивала его руками. Даже, кажется, чувствовала то, что чувствует он. А еще, – Оля замолчала, раздумывая, стоит ли говорить про последний сон. Но все же сказала: – Вчера мне приснилось, как я перерезаю горло лежащей на алтаре девушке. И та девушка – тоже я. А следователь из Москвы лежал рядом мертвый.
Оля заметила, как и без того бледная кожа Николая Петровича побелела еще сильнее.
– А раньше ты никогда не видела свою смерть?
– Нет, – она покачала головой. – Это и странно. Будто бы я сама себя убиваю.
– Плохой знак, Олюшка. Очень плохой.
В комнате повисла тишина. Девушка и сама прекрасно понимала, что ничего хорошего не стоит ждать после сна о своей смерти, ведь люди всегда умирали в точности, как ей и приснилось. Только Роман Русланович выбивался из общей массы. Оля уже с десяток снов видела про его смерть, и каждый раз та была другой. Почему? Что этого мужчину отличало от остальных, кто ей снился? Ответа она не знала, но в душе начинало расти какое-то предчувствие, заставлявшее все чаще оборачиваться и прислушиваться к посторонним звукам.
***
Майское солнце с каждым днем светило все ярче, приближая лето. Скоблев стоял позади толпы людей и смотрел, как гроб медленно опускают в яму.
– Роман Русланович, так зачем мы сюда пришли? – спросил Леонид Морозов.
Он сейчас думал о том, что мог бы нормально сидеть в своем кабинете перед вентилятором и заполнять нужные бумажки, а не стоять под жарким солнцем, с каждой минутой палящим все сильнее. Леня планировал сегодня пораньше закончить рабочий день и пригласить друзей посидеть в баре, отметить его двадцатишестилетие. Но из-за прихоти московского коллеги стоял сейчас среди скорбящих и считал минуты до того, как сможет отсюда уехать.
На похороны Вероники пришло не много народа. Не считая Скоблева и Морозова, только директор детского дома, бывший классный руководитель и пять подруг погибшей, которые и устроили похороны.
– По статистике, большинство преступников приходят посмотреть на содеянное. Возможно, и наш сегодня здесь, – ответил Роман.
Он внимательно всматривался в незнакомые лица, пытаясь отыскать того, кто мог бы сойти за подозреваемого. Правда, плохо верилось, что среди присутствующих шести женщин есть настоящий преступник. У директора же на тот вечер имелось алиби.
Но чутье подсказывало – прийти стоило. А Рома всегда доверял своему предчувствию. Хотя, с другой стороны, это звучало не сильным-то аргументом.
– И кто, по-вашему, из этих, – Леня указал взглядом на толпу скорбящих, – нужный нам?
– Может быть, никто, – произнес Скоблев, останавливая проницательный и задумчивый взгляд на Юрии Никифоровиче.
Нет, все-таки не зря он сюда приехал. Есть одно дело, а точнее, разговор.
– Вы что-то знаете, но не хотите со мной делиться? – снова заговорил Морозов.
Лене не нравилась скрытность коллеги. Столичный следователь был странным: постоянно о чем-то думал, скрывал и кажется, подозревал каждого, попавшегося на глаза. Так никто из других коллег себя никогда не вел. И с каждым днем Леонид все сильнее убеждался – тот совсем не командный игрок.
– Нет, я пока ничего не знаю. Но есть одна мысль. Я тебе позже расскажу. А пока иди в машину, хорошо? – попросил Скоблев, взглядом указав на скорбящих, уже направившихся по своим делам. Поминок не планировалось. У тех, кто хоронил Веронику, денег хватило только на погребение. – Я скоро подойду.
Морозов, кивнув Роману, кажется, даже с облегчением выдохнул и пошел за всеми остальными на выход с кладбища. А Скоблев быстрым шагом подошел к Масленикову, стоящему возле свежей могилы, на которую недавно положил большой букет кроваво-алых роз.
Столичному следователю все никак не давал покоя этот мужчина, как и его пропавший брат. А еще Рома постоянно думал о том, кто же все-таки приходил в кабинет и как потом оттуда исчез.
– Добрый день, Юрий Никифорович.
Следователь подошел со спины и встал сбоку, напротив креста с цветной фотографией улыбающейся красивой девушки. Быть может, Вероника уже всю свою жизнь расписала и радовалась каждому дню, даже не подозревая, что стоит выйти из дома и ее не станет.
Директор детского дома обернулся. Он показался Роману не таким уверенным, как в день первого визита. Сейчас Маслеников выглядел подавленным, угрюмым и уставшим. И вообще, создавалось впечатление, будто с их последней встречи постарел на десяток лет: на бледном лице отчетливо выделялись черные мешки под глазами, а волосы наполовину поседели. Надо же, а Роман в прошлый раз седины не заметил.
– А, это вы. Все разнюхиваете? Никак не можете остановиться?
– Я делаю свою работу. Нужно же кому-то поймать преступника.
– Знаете, не в обиду будет сказано, но вы мне не нравитесь, Роман Русланович. Даже не даете нормально похоронить человека, все высматриваете, ищете. Суете нос куда не положено, – устало и с раздражением произнес Маслеников, смотря не на Скоблева, а на фотографию Вероники, и смахнул слезу с пухлой бледной щеки.
– Это моя работа, – повторил следователь. – И я бы хотел задать вам пару вопросов.
– Сейчас?
– Да, сейчас.
Юрий Никифорович снова обернулся, и Роман заметил что-то в его взгляде такое… К сожалению, мысль тут же испарилась.
– Мне некогда. К жене
