нормы поведения и справедливость, где создаются богатства и средства для расходов», а сюнну живут простой жизнью кочевников, у них нет ни справедливых законов, ни этикета, ни обрядов, они не соблюдают норм поведения и справедливости, лишены человеколюбия, жестоки, самоуправны, не ведут себя как подданные, алчны, коварны и лживы, вероломны и не заслуживают доверия, все время нарушают договоры с Китаем и непостоянны в своих отношениях с ним; словом, они не являются этическими людьми, а по своей природе подобны разбойникам Чжи [71] и Цяо [72] и «птицам и зверям», особенно «свирепому тигру»[213].

Эти представления воплотились во взглядах «сановника» на внутреннюю и внешнюю политику. Во-первых, он выдвинул мысль о равном отношении китайского монарха к подвластному ему пространству и населению. Такое отношение игнорирует деление этого пространства на неравноценные участки. Модель такого отношения — свойства, приписываемые Небу, которое, по выражению Дун Чжун-шу, «все покрывает, охватывает и вмещает и ничего не выделяет», а совершенномудрый, подражая Небу, «[одинаково] любит всех и не имеет личных пристрастий»[214]. «Сановник» не называет Неба, но имеет в виду именно его как образец поведения государя, когда говорит: «Царь все охватывает и вмещает и все покрывает, «[одинаково] любит всех и не имеет личных пристрастий», не увеличивает даяний для пребывающих близко, не забывает о милостях для пребывающих далеко. Ныне и те и другие — это народ, и те и другие — это подданные. Однако безопасность и опасность [их положения, а также их] труд и отдых не равны; разве они не должны быть уравнены?» Неравенство положения жителей «пограничных округов» и «государства центра» — в том, что первые живут в тяжелых природных условиях и принимают на себя удары кочевников, а вторые «спят спокойно, ибо используют пограничные округа как заслон и защиту». «Пограничные округа» являются не только источником «редкостных товаров», быков и лошадей, но и прикрытием от набегов. «Сановник» подчеркивает связанность «государства центра» и «районов границ» в единое целое, их взаимозависимость, основанную на разделении функций. Он утверждает: «Когда нет рук и ног, то живот и сердце будут повреждены; когда нет районов границ, то государство внутренней [части страны] понесет ущерб». Способами уравнять оба района он считает военные походы с целью обезопасить границу от набегов и восполнение нехваток на границе за счет «избытка, [рожденного] тучностью и плодородием почвы государства центра»[215].

Мысль о необходимости военных мер для обороны переходит во взглядах «сановника» в идею карательного похода и расширения владений империи. Отношение «сановника» к землям сюнну как стоящим присоединения прямо не высказано, но оно подразумевается, поскольку вытекает из представления об этих землях как источнике обильных выгод для Китая. Соответственно, «сановник» мотивирует необходимость военных мер не только потребностями обороны, но и тем, что сюнну по самой своей природе заслуживают нападения — как уже говорилось, они не поддаются духовному преображению «царя», а кроме того, вследствие отсутствия этики являются «несправедливыми», чинят насилия и жестокости и потому достойны карательных походов со стороны тех, кто «поднял справедливые войска» и «опирается на справедливость»[216].

В противоположность конфуцианцам «сановник» подчеркивал важность естественных и искусственных преград («крепостных стен и земляных валов», Великой стены и т. п.), а тем самым и географического пространственного фактора («положения и местонахождения») для безопасности и расширения государства[217].

Акцент на «дальнем» и «внешнем» созвучен также географической традиции, к которой присоединился «сановник». Это теория Цзоу Яня [73], по которой «государство центра» рассматривается не как центральная часть мира, а как 1/9 часть одного из девяти континентов, омываемых «великим морем-океаном», где находятся «крайние точки восьми» сторон света и «встречаются Небо и Земля». Стремление «достигнув девяти континентов, плавать на судне по морю-океану», подчинить себе ху (т. е. сюнну), а заодно и «правителей тьмы государств» отличает государя мировой империи, каким был император Цинь. По мнению «сановника», ни легендарный автор «Юй гуна» Юй, ни конфуцианцы и моисты не понимали и не понимают грандиозности Неба и Земли и масштабов великого Пути; конфуцианские взгляды типичны для правителя удельного государства, который «рассматривает свое государство как [один] дом, его заботы — о том, что внутри»; между тем «Сын Неба рассматривает крайние точки восьми [сторон света] как свои границы, его заботы — о том, что вовне»[218].

Универсалистская теория «сановника» напоминает описание полного мироустроения у конфуцианцев, когда «истинный царь ничего не считает внешним», но «сановник» акцентирует военное, а конфуцианцы — мирное начало. Если для конфуцианцев устроение «пребывающих близко» — это условие устроения «пребывающих далеко», то для «сановника» обеспечение безопасности «внешней» области мира — это условие безопасности его «внутренней» области, «государства центра». Акцент, который «сановник» ставит на заботе о «внешнем», вызван тем, что именно «районы границ» связаны с военной функцией обороны и нападения.

Высказывания «сановника», где сделан упор на военное начало, уравновешены другими о необходимости применять оба начала — и «мирное цивилизующее» (вэнь [74]), и «военное» (у [75])[219]. Такие заявления контрастируют с односторонними советами «знатока писаний» отказаться от обороны вообще и положиться только на этико-магическое начало.

Таким образом, если конфуцианцы ставили акцент на «внутреннем» и «пребывающих близко», то «сановник» подчеркивал необходимость равного отношения и к «пребывающим близко», и к «пребывающим далеко», и к «государству центра», и к «районам границ», но при этом выдвигал на первый план «внешнее». Если конфуцианцы делали ударение на «мирном цивилизующем начале», то «сановник» говорил о необходимости его сочетания с «военным началом», одновременно подчеркивая важность применения именно «военного начала».

Мы сравнили эти взгляды на разные участки пространства и разные способы воздействия на их жителей с взаимосвязанными представлениями спорящих о сезонах года, наградах и наказаниях, мировых началах. И «знаток писаний» и «сановник» рассматривали четыре сезона как неоднородные отрезки годичного цикла и соотносили с каждым особый вид активности Неба (рождение, взращивание, убивание, хранение); первые два сезона они связывали с ян, вторые два — с инь, первые два вида этой активности считали образцом для благой, вторые два — для карательной деятельности государя. Из этого «сановник» сделал вывод, что «весна и лето... подходят для осуществления человеколюбия; осень и зима... подходят для применения наказаний». В отличие от него «знаток писаний» подчинял деятельность государя более высокому принципу — «пути Неба», который состоит «в том, чтобы любить жизнь и ненавидеть смерть, любить награды и ненавидеть наказания», вследствие чего «Небо низко ставит зиму, но высоко ценит весну, распрямляет светлое начало, но сгибает темное начало», а поэтому «истинный царь ... поворачивается спиной