покажу его вам позже. Пойдемте?

После осмотра кают, капитан повел всех в трюм ледокола. По дороге он нахваливал свое судно, его быстроходность, проходимость, вместительность… Говорил с такой гордостью, на какую способен только отец, кичащийся успехами сына.

Нутро корабля было пространно и сумрачно. В свете редких фонарей Сейвен насчитал двадцать два вездехода, сгруппированных в две шеренги. Сколько техники они умещали в своих бортах сказать было трудно, поскольку все было накрыто плотным брезентом.

Диз попросила спецификацию груза.

— Всенепременно покажу! — заверил ее капитан. — Вот только доберемся до моей каюты и все документы в вашем распоряжении.

Наконец отправились и в каюту, куда капитан упорно влек ларгов. За короткое знакомство Марио Шриттер несколько раз намекал на выпивку, ожидающую в его апартаментах, и Сейвен заподозрил в капитане нездоровое пристрастие. «Надеюсь, хоть помощники у него нормальные, а то с таким капитаном, чего доброго, и на мель сядем».

В каюте царил раскардаш. На огромном столе в хаосе валялись карты, навигационные приборы, книги, письменные принадлежности, бутылки, стаканы, тарелки с объедками… На краю стола догорала свеча. Дверца одного из книжных шкафчиков валялась на полу, а на ней — груда книг. В углу, стоял глобус Вербарии, а вокруг него — пятнистые тряпки. «Или это одежда?» Широкое овальное окно было заляпано чем-то желтым.

— Присаживайтесь! — гостеприимно пригласил Марио, одновременно высвобождая стулья из мусорной трясины. — У меня тут небольшой беспорядок, но вы не обращайте внимания.

Ларги стояли в дверях, не решаясь войти.

— Я боюсь, — шепнула Лейла. — Вдруг там крысы?

— Пошли, — прошипела в ответ Диз. — А то обидеться еще.

Они по очереди переступали порог и, по мере обнаружения стульев, рассаживались за столом.

— Ох, простите, — спохватился хозяин корабля и сгреб в кучу все, что валялось на столе, потом зарылся в нее и отыскал пустые стаканы. — Кому налить?

— Мне! — тут же отозвался Крайтер.

— О! Наш человек! — расцвел капитан. — Еще кому?

Выпивох больше не нашлось. Зато Диз напомнила о документах.

— Ах, да, — тень легкого разочарования промелькнула на лице капитана.

Он достал из ящика стола на удивление аккуратную папку с бумагами и протянул ее командиру группы. Из другого ящика он достал бутылку без этикетки и наполнил густо-коричневой жидкостью стаканы.

— Ну, будем! — воодушевленно объявил капитан, они с Крайтером выпили, крякнули и занюхали чем попало. — Как вам наш город?

— Сероват, — покачал головой Крайтер. — И женщин порядочных мало.

— Точно. Особенно в порту.

Крайтер бросил пронзительный взгляд на Марио, но тот ничего не заметил и продолжил:

— Вы и города-то толком не видели. У нас ведь не только фабрики, да пристани. Есть свой парк. Огромный парк с фонтаном и аттракционами… Только не работает он. Музеи есть. Причем три. Музей искусств, исторический музей и археологический. Только они тоже все закрыты. Знаете почему? А потому, что, пока Гелиония платит, нужно работать, а не отдыхать. А откажемся работать — силой заставят. Причем задаром. Демон пожри эту Гелионию! Среди вас ведь нет гелионцев?

Он снова налил, и они с Крайтером снова выпили.

— Знаете, мне ведь только сорок семь фаз. Из них двадцать семь я в море. Начинал матросом на военном линкоре. Мы тогда часто делали рейды к берегам Кетсуи-Мо и утюжили из гаубиц прибрежные утесы. Знаете, какие язвы в скалах оставляют серфиры? Ммм, загляденье просто… Теперь таких нет уже. Запретили. Впрочем, весь этот артобстрел походил на переплевку пятиэтажного дома. Ну, дело не в том. Я хотел сказать, что в разгар Той войны, когда мы возвращались в порт, то чувствовали, что возвращались домой — в родной Йерашан, а не в гальюн. Тогда мы все: зиламайцы, гелионцы, малаетцы, гералийцы… Короче говоря, все противостояли Кетсуи-Мо. Паршивое было время, да… Но какое бы оно ни было, мы не делали разницы между тем вот и этим. А когда всё так внезапно кончилось, сукин сын Делио каждому отвесил тумак и указал на свое место.

Марио Шриттер рассмеялся:

— Победила-то Гелиония, а? И благодаря кому? Благодаря Кетсуи-Мо! Или кто там у них у штурвала стоял. Вот! Мы даже не знали с кем воевали. Кетсуи-Мо, да Кетсуи-Мо. А кто руководил этим падлючим войском? Вот. Вот!

В бутылке, видимо, водилось нечто крепкое, поскольку уже после четвертого стакана слова Марио побежали наперегонки. Он начал оговариваться и плести такое, что окажись рядом офицер гелионской армии, то капитана прямо на месте расстреляли бы. «Разбушевался-то как. А чего ради-то?»

— Я каждый день вижу, как эти ублюдки высасывают последнюю кровь из моей страны! И что же? Я ничего не могу с этим поделать!

— Уходи в подполье, — предложил Крайтер. — Присоединяйся к партизанам и в бой!

— Ах, вот что ты предлагаешь! Пускать на дно корабли? Так ведь построят и купят другие, как и на мое место кто-то другой придет. Или, вот как с вами, купят грузу охрану и… И ничего. И в Крисалию ведь не по круизу плывем, а везем большие злые зубы, чтоб грызть мерзлоту сподручней было!

Все, кроме, пожалуй, Крайтера, чувствовали себя неловко. Откровения капитана походили на домашний скандал при гостях. «Так же самозабвенно. Только он и упругая плеть гнева». Бранился капитан на общеизвестные вещи. Штука заключалась в том, что никто об этих вещах не распространялся, тем более в присутствии людей, работающих на ненавистное государство. «Рехнулся он, что ли? Или уже окончательно наплевал на себя? Действительно, правду говорят, что злоба вдвойне сильнее в бессилии».

Если бы не старший помощник, который с учтивым стуком заглянул в каюту и поинтересовался об отчаливании, неизвестно, когда бы все это кончилось. А так, вместе с обязанностью капитана, множество дел появилось и у всех остальных. На том и распрощались.

Act 7

Океаническое странствие тянулось восьмой день. Ледокол держался береговой линии, но в почтительном отдалении от суши. Лишь изредка над горизонтом, будто миражи, всплывали заснеженные пики гор полуострова, свидетельствовавшие о неизменности курса.

С каждым днем холодало все сильней, льдины встречались чаще. Когда корабль достиг мыса Вильнев — самой северной оконечности Гелионского континента, — водная гладь окончательно смерзлась. Мантия полярного льда простерлась на сотни и сотни километров, редко где горбясь макушками айсбергов.

Судно шло уверенно, хотя во льду его темп заметно упал. С треском и скрежетом корабль ломился вперед, оставляя позади себя ручей темной, почти черной воды. Палуба и все, что было на ней, покрылось коркой намерза, и ледокол обернулся сказочным замком. В лучах яркого солнца он переливался радугой, что только добавляло чудного сходства.

Капитан с