Шрифт:
Закладка:
Дома уже, на крыльце, позевывая, продолжал поучать:
— Запоминай и ты, Константин. Как ходит преступник, как он ест, как моргает глазами, как шмыгает носом, как сморкается, даже как мочится. Потому что коль рецидивист — будешь не раз встречаться с ним. Посадишь его в тюрьму, а он через пару лет опять появится в городе. Опять надо будет ловить его за какую-нибудь проделку. Вот одного я, например, взял по прибаутке. Любил повторять: «как подобает». И вот однажды слышу в трамвае «как подобает» кто-то говорит. Вроде бы голос и прибаутка Соколова — был такой рецидивист, А обличье другое. Шляпа, усы, борода — что поп. Ну, подошел я и говорю: «Добрый день, Колюка. Уж больно красиво ты оделся». Тот и глаза вылупил и рот растопырил, что крокодил. Да как хоть вы, Семен Карпович? А так вот… По языку, не звонил бы без пользы…
Щурил глаза, был похож сейчас на доброго мужика из Фандеково, безобидного, слабенького… Только когда надо рождалась в Семене Карповиче кошачья ловкость. Умел он ударить в «больное» место, перебросить через себя, увернуться от ножа или кастета, подставить «ножку»… И день за днем все больше привязывался Костя к старому агенту. Ходить стал как и он — пружинисто, выставляя вперед плечи, готовый при случае, кинуться на сторону или упасть. Разговаривал с арестованными на его манер: «хватит мне егозить дурочку», «ты у меня поговоришь в каталажке», «а ну, выворачивай карманы, шельма». Посмеивался Семен Карпович, одобрительно похлопывал Костю по плечу:
— Молодец, Константин, добрым сыщиком будешь, по всему видно.
Но вот Яров, оказывается, был другого мнения. Однажды столкнулся с ним в коридоре, остановил:
— Погоди-ка, Пахомов, — заговорил хмурясь, покусывая нервно губы. — Дошли до меня частные сведения, что круты вы с арестованными. Ругаете их на чем свет стоит, да по шеям даете…
— Это вы если насчет Нинки-Зазнобы, — стал оправдываться Костя, — так она сама нас по-матерно и идти не хотела.
— Агент советского уголовного розыска должен быть на голову выше задержанного по подозрению. А вы на мат матом. Где же им тогда учиться культуре — раз тут и там руганью.
И не стал больше слушать объяснения Кости, ушел торопливо. А через день забелел на доске, в коридоре, очередной приказ. Подойдя, из-за спин Канарина и Семена Карповича, прочел:
«Предписываю всем служащим вверенного мне управления во время исполнения своих служебных обязанностей относиться корректно с посетителями и арестованными и чтобы в обращении с ними не имелось следов старых полицейских выходок. Предупреждаю, что в случае обнаружения подобного образа действия, виновный будет арестовываться на месте и предаваться самому суровому наказанию по всем строгостям военно-революционного времени»…
Канарин ничего не сказал, просто отошел. Семен Карпович оглянулся на Костю, заметил его покрасневшее от стыда лицо и с ненавистью сплюнул.
11
Дела у розыска не скажешь, что шли ладно. За прошлый месяц, согласно отчета, было раскрыто пять убийств из двенадцати, тридцать восемь краж из шестидесяти, одно мошенничество из десяти. Из украденных восьмисот тысяч рублей найдено было и возвращено потерпевшим лишь триста восемьдесят пять. Не утешали Ярова, зачитавшего этот отчет сотрудникам розыска, задержанные спекулянты, мешочники, самогонщики, самострелы. Отложив бумагу, он угрюмо оглядел собравшихся. Те клонили головы и молчали. Да и что мог сказать Иван Грахов, долговязый неуклюжий парень с крупным некрасивым лицом, тяжелыми ладонями рук. Еще недавно он подтаскивал патронные ящики на передовую позицию, еще недавно лежал в лазарете. Что мог сказать очкастый Саша Карасев — молоденький парнишка с нежными девичьими щеками и сам застенчивый что девушка. Два месяца тому назад он числился студентом педагогического института. В свободное время он словно бы опять переносится в мир наук — читает стихи, рассказывает забавные истории из жизни знаменитых людей. Откуда опыт у того же Павла Канарина или самого инспектора Петра Михайловича Струнина? Оба они полгода назад еще служили под Петроградом, да плечом к плечу, в одном полку. Только Струнин председателем полкового комитета, а Павел Канарин отделенным. Чего говорить про Шуру Разузину, девицу при родителях, только что покинувшую стол в Казенной палате, или про врача Иллариона Фадеича Осипенко. Высокий и грузный старик с холеным интеллигентным лицом в наглаженной рубахе, галстуке… А Яров говорил раздраженно:
— Шайки появляются, как грибы после дождя. За рекой грабежи, возле махорочной фабрики останавливают прохожих, у трамвайного парка отобрали на днях сумку с выручкой у кондуктора…
— Трудно поспеть везде, — виноватым тоном сказал Струнин. — Сами знаете, Иван Дмитриевич, что мы вон с Граховым из уезда вернулись. Трех грабителей-дезертиров пригнали в Чека. Павел Николаевич занят делом о хищениях в Союзе потребительных обществ, Македон Капустин не уходит с толкучки да вокзалов, и Семен Карпович с Николай Николаевичем заняты…
— Занят Семен Карпович, — все так же раздраженно прервал его Яров. — Девицу арестовали, да нашли Чесаного с помощью собаки. А крупная рыба у него кругами ходит по воде.
— А что вы все дела на меня кладете, — обиделся Семен Карпович. — Положено на агента десять преступлений в месяц, я их раскрываю…
Яров звонко шлепнул ладонью по коленке, выскочил из-за стола. Казалось, что сейчас бросится на Семена Карповича с кулаками. И тут вот понял Костя, что не любит начальник угрозыска его учителя. Даже скулы бегали у Ярова, когда он стоял над Семеном Карповичем, разглядывая его колючими глазами.
— Вы, Семен Карпович, старший агент, а во-вторых, полгорода в лицо знаете. И вдруг никаких следов Артемьева. Добро бы искали Фофанова — он, говорят, смылся к Колчаку и даже адресок точный известен — полк «Иисуса Христа». Добро бы Озимов — он по уезду с бандой слоняется. Но
