Моё поле зрение увеличились ещё на несколько метров, и теперь в жёлтой дымке мне открылись очертания тёмного прямоугольника, постепенно становившегося всё явственнее и явственнее. Туман отступал назад. Боролся, но отступал. И очень скоро неясные прямоугольные очертания обрели конкретную форму – форму вырытой в земле могилы, с отсутствующим металлическим забором и могильным памятником с портретом усопшего. С виду представлялась обыкновенной ямой в сухой земле, однако на подсознательном уровне я знал предназначавшуюся этой самой прямоугольной яме цель. Я знал о таившемся внутри рассыпчатых стен и двинулся вперёд. Ноги шли сами, не повинуясь мозговому приказу. Им было известно направление, подсказанное царившей в этом выгоревшем мире силой. Сила и управляла ими. Хотя в последние секунды мне показалось, будто я всё же стоял на месте и наблюдал, как могила сама движется ко мне на невидимых катках.

Очутившись у самого её края – рассыпчатого обрыва – я взглянул вниз и увидел собственное искаженное отражение на лакировочной поверхности тёмного дуба. В следующем мгновении я понял, что смотрю на отполированную крышку гроба. И лишь вспышка осознания потухла, она необычайно медленно, словно в замедленном кадре, подалась вверх. Пара секунд и крохотный зазор превратился в широкую щель, где во мраке я заметил белоснежную бархатную обивку и тонущую в ней розовую кисть руки. При взгляде на аккуратно подстриженные ногти и тонкие пальцы с чуть увеличенными костяшками – признаком приближающегося артрита, я узнал того, кого жестокая судьба положила в деревянный ящик.

В гробу лежал Роман, и, подтверждая это, крышка окончательно распахнулась, уничтожив любое сомнение. Да, на мягкой обивке, в окружении красных букетиков гвоздик, перетянутых чёрными ленточками, покоилось тело моего друга. Но боже милостивый, если лик твой всё ещё не покинул этот мир! Роман не выглядел мёртвым человеком. Его кожу наполнял розоватый цвет, глаза оставались на привычном месте, не запав и не провалившись внутрь черепа, нос по-прежнему нависал над свёкольными губами. Не высохшими и не потрескавшимися. Лишь грудная клетка за серым пиджаком прибывала в состоянии полного покоя.

Я наклонился ещё немного, всматриваясь в знакомые, почти родственные очертания лица, и Роман открыл глаза… и улыбнулся мне.

– Здесь так холодно, в темноте. Холодно и одиноко, – тихо, словно спросонья, проговорил он.

Я отпрянул назад, наблюдая, как Роман из лежачего положения перешёл в сидячее, не спуская с меня глубоких и проницательный глаз. Они ликовали, радовались долгожданной возможности вырваться из объятия холодного мрака и хотя бы на мгновение ощутить свет. Пусть и столь гадкий. Но вместе с детской радостью я уловил и нечто похожее на грусть. Расстройство и даже опаску.

– Я не хочу возвращаться обратно, – не переставая улыбаться, произнёс он. – Меня тянет к свету. Жизнь ещё не поблекла окончательно. Я могу притронуться к ней и ощутить тепло, потерянное внизу. В темноте… – вдруг его лицо до неузнаваемости перекосил отразившийся ужас. Улыбку в момент сменила чёрная дыра раскрывшегося рта, из которого, если б только хватило сил, обязательно до моих ушей донёсся жалостливый стон.

Я обернулся и увидел медленно, как призрак шедшую Викторию. Нет. Это была не она. Не совсем она. В черном пиджаке, юбке и шляпе с воткнутой розой стоял сам дьявол. Его глаза блестели медным отблеском, рот разрывался в широченной ухмылке, в которой острый частокол зубов зиял во все стороны. Взглянул опять на Романа и увидел, как его кожа побледнела и обвисла. Седина отлила волосы стальным окрасом, глаза утонули в окружающей черноте и две дыры зияли на их местах. Нос провалился.

До меня дошло, что теперь вместо Романа я вижу разлагающийся труп, и чем ближе подходил дьявол, тем сильнее проходил этот процесс. Стоило расстоянию между краем могилы и высокими Викторинами каблуками, как позеленевшая кожа мерзкими пластами отошла от костей и повалилась на бархат обивки, волосы рассыпались по подушке. Остатки костей серой грудой устелили дно, и гробовая крышка со страшным грохотом закрылась.

Дьявол взорвался в безумном хохоте, и…

***

…я, вскрикнув, проснулся.

Проснулся? Скорее вырвался из цепкой хватки сна, как жертва, умудрившаяся ускользнуть от преследующего маньяка, чьи пальцы уже ухватились за воротник рубашки. Издав какой-то непонятный звук, напоминающий сдавленный стон и хрюканье, я открыл глаза.

– Кошмар, – сказал я, словно пытаясь убедить в этом самого себя.

Я скинул с себя одеяло, свесил ноги с кровати, ощутив ступнями щекотку ворсистого ковра, и уставился на квадрат окна, бледно светящийся на фоне чёрной стены. В комнате было достаточно светло, потому необходимость во включении настольной лампы в квадратном абажуре, купленной по объявлению в «Авито», отпала, хоть небывалый соблазн крепился во мне пару секунд. Я лишь слегка удивился продолжительности своего сна: я лёг примерно в полдень, а проснулся ближе к полночи, так как августовское светило теряется на небосводе к девяти часам вечера. Хотя возможно не стоит удивляться долгому сну, ибо мои силы подошли к исходу ещё утром.

– Мне всего лишь на всего приснился кошмар, – повторил я, позабыв большую часть его событий. Помнился только жуткий хохот, Роман и… Виктория.

Вкус знакомой горечи вновь наполнил рот, даже несмотря на то, что по прибытии домой я не притронулся к пище. Тяжелые удар сердца обрушились на грудную клетку. Окно, приковавшее к себе мой взгляд, сдвинулось и вместе со всей комнатой поплыло в сторону. Чтобы не рухнуть с края кровати, я лёг на спину, закрыв глаза и постаравшись ни о чём не думать. Пропитавшаяся потом простыня неприятным холодком ощущалось на теле. Моя левая рука обессилено пала на ту часть спального ложа, принадлежащую Лили. Её не оказалось.

Через несколько секунд я снова открыл глаза. Голова всё шла кругом, и движущийся потолок отличное тому подтверждение. Я мог понять причину происходящего, но не мог принять её за истину. Роман, пытающийся утвердить во мне веру в вину жены, что попросту не могло не отразиться на мне. Какая-то отрешенная часть разума поверила Роману с первых слов, когда вся оставшаяся за исключением здравой усомнилась. Рассказ патологоанатома решил эту проблему так же легко, как Иван Заикин разрывал металлические цепи на потеху публики. А этот сон… ему удалось покорить непоколебимый разум последнего, ни перед чем непреклонного остатка сознания. И теперь он говорил мне. Нет приказывал: «Виктория должна заплатить за совершённое злодеяние. Виктория должна понести ответственность, груз которой до сей поры не ложиться на её плечи… Виктория должна умереть».

С лёгкостью вприпрыжку мчавшегося по