- Не сдавайся, малышка, - сказала Инна Зелфе. - Сегодня ты производишь на свет близнецов. Разве не об этом мечтает любая женщина?

Второй ребенок пришел в этот мир быстро, поскольку Гад открыл ему путь. Он буквально выпал из чрева матери, как спелый плод, - еще один мальчик, тоже темноволосый, но намного меньше брата.

Однако мать не увидела его: из нее хлынула целая река крови и свет в глазах Зелфы погас. Инна и Рахиль снова и снова наполняли чрево роженицы шерстью и травами, чтобы остановить кровотечение.

Они смочили ее губы водой и крепким медовым отваром. Они пели исцеляющие гимны и возжигали фимиам, чтобы не выпустить ее дух из шатра. Но Зелфа лежала на одеяле - еще не мертвая, но уже не живая, и так продолжалось восемь дней и даже более. Бедняжка не знала, как прошло обрезание Гада и второго ее сына, названого Асиром в честь богини, которой она сама поклонялась. Кормили мальчиков по очереди: то Лия, то Билха, то одна из недавно родивших служанок.

Через десять дней Зелфа очнулась, застонала и подняла руки.

- Мне приснилось, что у меня два сына, - прохрипела она. - Это правда?

Ей принесли младенцев - смуглых, черноволосых и вертких. И Зелфа рассмеялась, узнав, как назвали мальчиков. Она редко смеялась, но ее позабавили имена детей.

- Гад и Асир, то есть Удача и Божество. Звучит, словно название старинного мифа, - сказала она. - И как будто я - высокородная Нинмах, утонченная госпожа.

Теперь, когда Зелфа снова стала есть и пить, она быстро пошла на поправку, хотя и не могла кормить своих сыновей. Груди ее за время болезни иссохли и опустели. И все-таки она не сильно печалилась. У нее было двое сыновей, сильных и прекрасных, и она не жалела о несбывшейся мечте родить дочь. Правда, потом, когда мальчики уже выросли и покинули женский круг, Зелфа всё же сокрушалась о том, что у нее не было девочки, которой она смогла бы передать свои молитвы и знания. Но в тот момент, когда она держала близнецов на руках, моя тетя испытывала только радость и материнскую гордость.

Инна сказала, что Зелфа должна позаботиться о том, чтобы не беременеть по крайней мере еще пару лет, но та и не собиралась повторять пережитый ужас. Она подарила семье двух сыновей, с нее довольно. Однажды утром, когда Иаков уходил на пастбище, Зелфа улучила момент, чтобы поговорить с ним, и заявила, что следующие роды убьют ее.

Она попросила мужа вспомнить об этом, если он решит снова позвать ее на свое ложе, и с тех пор больше никогда уже не спала с Иаковом.

А надо вам сказать, что в первый момент, узнав о рождении близнецов, Иаков побледнел и дрогнул - он ведь сам был одним из такой пары, и это воспоминание лишь огорчило его.

«Забудь, что они разделили одну материнскую утробу», - приказал он себе.

Так вышло, что мальчики совсем не походили друг на друга. Гад был высоким и худым, а Асир, унаследовавший отцовский талант обращения с животными, - приземистым и крепким.

Лия в следующий раз также разрешилась от бремени двумя мальчиками, которых назвали Нафтали и Иссахар. В отличие от сыновей Зелфы, эти близнецы были внешне почти неразличимы. Только Билха, способная разглядеть и запомнить каждый лист на дереве, никогда не ошибалась, кто из них кто. А мальчики были словно бы связаны между собой невидимой нитью и любили друг друга какой-то спокойной, гармоничной любовью, о которой все прочие их братья даже и понятия не имели.

Бедная Билха! После Дана она родила еще троих детей (мальчика и двух девочек), но все они умерли еще в младенчестве. Она никогда не позволяла своему горю отравить сердце и заботилась обо всех детях Иакова, как о своих собственных.

Теперь Иаков был известен по всей округе: солидный человек, имеющий четырех жен и десятерых сыновей. Он был хорошим отцом и часто брал мальчиков в горы, как только они становились достаточно крепкими, чтобы нести свою долю воды. Он учил сыновей понимать животных, рассказывал о повадках овец и коз, объяснял, как выбрать хорошее пастбище, и делился с ними другими секретами: как выжить во время долгих странствий в пустыне, как правильно обращаться с пращой и копьем. Там же, вдали от материнских шатров, он поведал им страшную историю Исаака, своего отца.

Всякий раз, когда Иаков оставался с сыновьями на дальних пастбищах (чтобы защитить стадо от бродившего неподалеку шакала или чтобы просто отдохнуть на прохладном ночном воздухе в разгар жаркого лета), он рассказывал моим братьям историю о том, как Аврам, его дед, связал руки и ноги Исаака, а затем поднес нож к его горлу, намереваясь принести своего любимого сына в жертву Элю. Для Иакова Эль был единственным богом, ревнивым и таинственным, грозным и требовательным; в его честь не разрешалось создавать рукотворных изваяний-идолов, потому что Эль был слишком велик и не мог вместиться в каком-то определенном месте - даже в таком большом, как небо. Эль был божеством Аврама, Исаака и Иакова. И Иаков желал, чтобы сыновья почитали его как единственного бога.

Иаков, умевший искусно ткать из слов полотно предания, обрел заинтересованных слушателей: глаза сыновей возбужденно сверкали, когда он рассказывал о блеснувшем ноже, о страхе в глазах Исаака. Спасение пришло в последний момент, когда нож был уже на горле мальчика и капля крови стекала по его шее, а слезы струились по лицу его старого отца. И тут огненный дух остановил руку Аврама и положил на жертвенный камень безупречно белого барана, принесенного богу вместо Исаака. Рувим и Симон, Левий и Иуда в мерцании звездной ночи смотрели на руку своего отца, содрогаясь от мысли о том, что и сами они могли бы оказаться на алтаре грозного бога.

- Бог моего отца - милостивый бог, - заявил Иаков.

Но когда Зелфа услышала от своих сыновей эту историю, она сказала:

- Ив чем же заключается его милость? Напугать бедного Исаака так, чтобы у мальчика слюна во рту пересохла? Бог вашего отца, может быть, и велик, но жесток.

Многие годы спустя, когда внуки Исаака наконец встретили его - мальчика из той истории, к тому времени уже глубокого старца, - они были потрясены тем, что бедняга все еще заикался: это началось в тот самый момент, когда он испугался занесенного над ним ножа, и продолжалось