этим решением комиссии по воспитанию и образованию и общего собрания кибуца “Зореа”. Впервые Наоми чувствует коллективную поддержку. Все до одного члены кибуца принимают решение, что ребенка должна воспитывать мать даже ценой разрыва с отцом и старшей десятилетней сестрой, которая учится в школе Мишмар Аэмек.

Несмотря на то, что характер ребенка чужд матери, в отношениях между ней и малышкой – полная гармония. Старшая дочь воспринимает это болезненно: если коллективная правда такова, что мать ее – женщина непотребная, так оно и есть! Мать разрушила семью, разрушает и ее жизнь, и жизнь младшей сестры. Конечно, у старшей дочери положение нелегкое. Но не в характере Наоми принять неверность десятилетнего подростка своей матери. Даже жёсткая идеология признает право родителей воспитывать своих детей и, в первую очередь, право матери.

Израиль,

твое письмо меня очень обрадовало. Мои родные и близкие, которых ты перечислил, живы, существуют, но, как говорится, сменили шкуру, как и я. Очень мне хочется увидеться с тобой, поговорить. Может, как-нибудь посетишь наш кибуц? Моя работа не дает мне возможности отлучиться. Надеюсь, ты отдохнул и поправил свое здоровье. У меня со здоровьем всё в порядке.

До свидания,

Наоми

Израиль ее не забыл. Одна у нее мечта: увидеться с ним, ощутить покой от теплоты его голоса, набраться от него хоть немного мудрости. Но возможности такой нет. Кибуц послал ее в Иерусалим – искать беспризорных детей, чтобы организовать группу подростков четырнадцати лет и старше на работу в кибуце. Рэха Приер, у которой большой опыт работы с уличными подростками, взялась ей помочь. Собрали они тридцать детей, лишенных крова, согласившихся работать за еду, одежду и ночлег. Наоми – их инструктирует, учит, отвечает за все их нужды.

Израиль,

Я была ужасно огорчена, что не смогла приехать в Тель-Авив и встретиться с тобой. Мои силы полностью вернулись.

Благодарю тебя за посылку учебных пособий. Очень бы хотелось встретиться. Напиши, когда ты снова будешь в Тель-Авиве, и я постараюсь увидеться с тобой. Надеюсь, твое здоровье поправилось. Извини, что это письмо лишь приглашение встретиться.

Всех благ,

Наоми

На берегу Средиземного моря, в Тель-Авиве, они наслаждаются ширью вод, игрой волн, пробуждаются к жизни, словно вырываются из скорлупы и длительного удушья. Взоры их скользят по небу. Она впитывает ладонью тепло его ладони.

И неотрывный его взгляд вызывает в ней бурю чувств. Добрый Бог послал ей сокровище. Пальцы у Израиля длинные, тонкие, нежные, как у принца или художника. Она не перестает про себя удивляться его широким плечам, крепким мускулам. С ним она может уверенно идти по жизни, словно нашептывают ей набегающие волны.

Неожиданно аскетическое выражение проступает на его лице.

Шумный раскат волн напоминает ей ржание коней, рвущихся из-под поводьев рыцарей к неведомой цели. Порыв их сникает. Она слышит его тяжелое дыхание и постанывание. Снова на него набегают тяжкие воспоминания об убийстве отца и всей его семьи в Катастрофе. Напряженно и бесцельно набирает он песок в сандалии и резко его высыпает:

“Первая встреча с тобой меня просто ошеломила, – внезапно, без всякого предисловия, как ни исповеди, говорит он, – словно я получил сильный удар. По сей день не могу прийти в себя от него”.

Сам тому удивляясь, он признается, что в жизни встречал многих женщин в разных ситуациях, но никогда с ним не случалось то, что случилось, когда встретился с ней.

“Ты человек, которого я ждала всю жизнь”.

“С первого же взгляда я понял, что твой ум тебе приносит страдание в кибуце, и ты несчастна”.

Она снова замыкается в себе, слушая, как он перечисляет ее беды, ее отличие от окружения, темноту и непонимание членов кибуца. Она наказана за свое отличие, которое воспринимается ими, как слабость, а слабым они не верят.

“С первого же момента я ощутил необходимость прийти тебе на помощь. Я не был уверен, что охватившее меня чувство было любовью с первого взгляда или только жалостью”.

“И еще уродливое платье?”

“Да, оно не подходило тебе, ни размерами, ни к твоему характеру. Но искра, которая проскочила между нами, меня по-настоящему взволновала”.

Она рассказывает обо всех обновлениях в жизни кибуца. Рука его скользит по бархату ее волос, словно затягивает разрывы и разглаживает шрамы ее души.

“Девочка моя, я знаю: все эти обновления – одна сплошная злоба”.

Осторожными, размеренными движениями тонких пальцев он словно бы разыскивает в запутанной шевелюре ее черных волос узлы накопившейся в ее душе боли. Она же изливает всю эту горечь и боль. Изнасилование на сеновале в кибуце Дгания Бет не отпускает ее душу на покаяние. Ее обвинили и принесли в жертву. Этого было недостаточно. Силой принудили ее к гражданскому браку, только чтобы сохранилось доброе имя кибуца и, конечно же, отдела молодежной репатриации и стоящей во главе его Генриетты Сольд.

“Когда я увидел тебя и его, предстала передо мной тяжелая картина. Я увидел волка, зубами вцепившегося в загривок щенка, чтобы разорвать его в клочья”.

“Израиль, я – существо скверное. От скверны этой не освобожусь никогда. По ночам пальцы мои сжимаются в кулаки, я дерусь с насильниками. Насильник возникает в темноте, как колючка под ногами или одинокое дерево на обочине тропинки.

Насильник всегда рядом со мной. Он вбил в мою душу вечную печаль. Жизнь моя кончена. Я осквернена”.

Она говорит хриплым надтреснутым голосом, словно из глубины гнилого болота.

“Ты чиста. Скверна в человеке, если он действует против законов человеческого общежития. На тебя набросился зверь, сделал то, что сделал, и тем осквернил себя. Ты, от неожиданности и собственной слабости, не могла сопротивляться”.

“Ужасный крик по сей день живет во мне, терзает меня, как дикий зверь. И жить во мне он будет до последней моей минуты”.

Израиль пытается обратиться к трезвой логике ее ума, рассказывает об ужасном случае, потрясшем весь еврейский анклав в конце двадцатых годов. Недалеко от Реховота извозчик взял по дороге девушку, попросившую ее подвезти. На пустынной дороге, посреди полей, он остановил коней, стащил девушку за волосы, силой опрокинул ее на колючки и камни и лишил девственности. Затем застегнул штаны и сказал девушке, находящейся в полубессознательном состоянии: “Верно, я сделал тебе что-то приятное?”

Израиль обнимает ее за плечи и спрашивает:

“Так что, девушка, которую изнасиловали в колючках и на камнях, стала от этого скверной?”

“И что с ней произошло после этого?”

“Она так и не вернулась к себе. Осталась одинокой и бездетной. Насильник был осужден и выдворен