Шрифт:
Закладка:
Все искренне сочувствуют Алику, кто-то вспоминает, как его друга мурыжили в ГАИ на вождении, специально делая все, чтобы он не сдал.
— Понимаешь, — возмущенно рассказывает другой, — еду нормальненько, никаких замечаний. Подъезжаю к перекрестку Жуковской и Советской, а там светофор переключился на красный и я, конечно, по тормозам, а инспектор мне говорит: давай езжай, машин нет. Я и поехал, а он тут же мне заявляет, что я нарушил правила и придется сдавать еще раз. Сам велел, понимаешь, ехать, и — на́ тебе...
— Меня заставили пересдавать, — подключается к разговору молоденький конструктор из соседнего отдела, — и за то, что, когда мы уже приехали обратно, я, останавливая машину, забыл включить поворотник. Все ведь уже сдал...
— Ясное дело, — подводит кто-то итог, — вымогают они, специально так устраивают.
— Что же делать? — тяжело вздыхает Алик...
— Нам с мамой кажется, что для хорошего врача ты недостаточное внимание уделяешь самообразованию, — начинает старую песню Степан Григорьевич.
Мама, конечно, согласна. Она бросает вязание, берет с журнального столика «Медицинскую газету» и, уловив едва заметный жест супруга, начинает игру.
— О, Степан, здесь есть кое-что интересное!
— Ну-ка, ну-ка, — нетерпеливо говорит муж.
— Вот, послушай. — Она находит в газете нужное место и начинает читать: — Новый способ пересадки живых тканей желез внутренней секреции применили врачи Харькова. Выяснилось, что во многих случаях гораздо лучше взять для пересадки лишь часть ткани такой железы, чем всю ее целиком.
— Так это же революция! — восторгается муж.
— Еще бы, — подтверждает жена с такой гордостью, будто это она придумала. — Представляешь, насколько легче станет больным?
— Да, да, — соглашается Ермаков.
Однако сын не проявляет абсолютно никакого интереса к диалогу родителей, безусловно адресованному ему. Он целиком поглощен журналом «За рулем». Воцарившееся на некоторое время молчание прерывается вопросом матери:
— Витюша, а какие пациенты были у тебя сегодня?
— Приходила женщина с ребенком, — не отрывая глаз от журнала, нехотя отвечает сын.
— А что с ребенком? — в голосе отца нескрываемый интерес.
— Рук из головы не вынимает, волосы рвет. Привычка дурная.
— Ну и что ты?.. — недоумевает старший Ермаков.
— Я? Ничего. Сказал, чтобы обрили его наголо. Все дела.
Отец раздосадован. Они с матерью слишком много сил отдали попыткам разбудить в сыне любовь к профессии. Но тот, видно, неисправим. Степан Григорьевич с неприязнью смотрит на журнал в руках сына и, не скрывая раздражения, говорит:
— Конечно, тебе надо было работать водителем на «Скорой помощи». Это единственное, что могло бы связать тебя с медициной.
Нельзя сказать, что Степан Григорьевич был далек от истины. С детства сын интересовался только спортом, что приводило в ужас мать, жаждавшую видеть Виктора обладателем, как она говорила, благородной профессии. Поэтому они с мужем сделали все возможное, а скорей всего невозможное, чтобы сын не только поступил, но и окончил с горем пополам медицинский институт и, наконец, был оставлен на работе в городе. В немалой степени этому способствовало своеобразное соглашение, к которому пришли члены семьи: после окончания медицинского института Виктору покупают автомашину. Принятые обязательства родители добросовестно выполнили, и в дворовом гараже стояли новенькие «Жигули». Правда, пользоваться машиной Виктор пока не мог из-за отсутствия прав.
— Папуля, ну не ной, пожалуйста, лучше дай сто пятьдесят, — без всякого перехода обращается Виктор к отцу. — Стекла в машине затемнить. — Не имея возможности ездить на машине, Виктор пока усиленно дооборудует ее то электронным зажиганием, то автосторожем новейшей конструкции, все больше пробивая бреши в родительском бюджете.
Степан Григорьевич сокрушенно качает головой, тяжело вздыхает:
— В конце концов из тебя, видимо, получится водитель-профессионал и врач-любитель.
— Архитектор, — улыбается Виктор, — скрывает свои грехи под штукатуркой, повар — под соусом, а врач — под землей, поэтому...
Звонок у входной двери прерывает его глубокомысленные рассуждения. Дверь открывает отец.
— Здравствуйте, Виктор Степанович Ермаков здесь проживает? — слышится из прихожей голос вошедшего.
— Здесь, — настороженно ответил отец. — А вы кто будете?
— Майор милиции, из уголовного розыска.
Мать недоуменно, со страхом посмотрела на сына, тот лишь развел руками...
— ...Итак, вы записали номер телефона на книге?
— Да, да, именно на книге, — горячо согласился Виктор. — Ничего тогда не было под рукой. Я еще хотел переписать его, но потом как-то не получилось... Извините, — спохватился он, — вся беда в том, что я забыл его, у меня вообще память — никуда.
— Ничего, ничего, — успокоил его Соснин. — Вы постарайтесь, пожалуйста, все точно вспомнить как было. «Не заливает ли, — между тем подумал он, — уж больно преданным взором поедает меня. Боится, что не поверю? Какой ему смысл? Ну, положим, смысл существует, однако страх сильнее. Да нет, вроде правду-матку режет».
— А что за книга? Что-нибудь медицинское? Вы ведь врач.
— «Автомобильный транспорт США», — стыдливо потупился Ермаков. — Знаете, яркая с цветными вклейками, там все марки машин даны...
В этот момент тихо приоткрылась дверь и показалась мать. В ее глазах была тревога и готовность немедленно прийти на помощь сыну, но Виктор так энергично помахал ей рукой, что она тут же скрылась.
— Вы давно записались в библиотеку?
— Что вы! — искренне удивился Виктор. — Я вообще туда не записывался.
— Вы хотите сказать, что вам хватало институтской?
В ответ Виктор лишь кивнул головой, что должно было означать: именно это он хотел сказать; после чего у Соснина возникли серьезные сомнения в том, записан ли был его собеседник вообще в какую-нибудь библиотеку.
— А как же вы попали в библиотеку?
— У Сережки Сулимова — товарищ мой, — уточнил Виктор, — взял читательский билет. Там на проходе, оказывается, не проверяют, можно вообще пройти без билета.
— И как же выглядит тот парень, что пообещал вам права?
— Обыкновенно. Весь в фирме с макушки до пят. Высокий такой. Да вот еще что: на щеке у него след от заболевания... — Виктор запнулся, сморщил лоб, пытаясь
