Почуяв неладное, подсознание само взяло под контроль моё тело, пока мозг пребывал во временном шоке. Револьвер крепко стиснут правой рукой, в левой руке не менее крепко зажат нож. Башир Бинго по прозвищу Мамба к бою полностью готов. К бою не на жизнь, а на смерть.

Гиены тоже решили, что тринадцать против одного – весомое преимущество. Порычав и похохотав для порядка и предварительного запугивания своей жертвы, они ринулись в бой. Чёртова дюжина зверей против одного негра! Стыдно-с!

Крупная самка, отбросив звериные сомнения, резко стартанула, прыгнув на меня и распластав в полёте своё нелепое тело. Оно на какое-то мгновение словно зависло в воздухе, давая мне возможность рассмотреть пасть с длинными клыками и мощными челюстями.

– Сука!

Ощерившись не хуже хищника, я выстрелил, сбив в полёте кровожадную самку, и тут же отпрыгнул в сторону, освобождая место для рухнувшего тела. Добивать не стал: времени нет, да и патроны нужно беречь.

– Хгрх, хгрх – сразу две гиены бросились под ноги, раззявив страшные пасти с длинными клыками.

– Ять!

«Бах, бах, бах!», – взорвался выстрелами револьвер. Одна за другой пули полетели в нападающих зверей. Первая гиена сдохла сразу, получив пулю в сердце, вторая завизжала, получив ранение, а третья удачно подставилась под выстрел. Её череп тут же взорвался кусками кости и мозга, забрызгав ими высокую траву.

Четыре, осталось ещё девять! Расклад поганый. Раненая самка взвыла, потом захохотала как психованная истеричка, ползя ко мне и требуя атаки со стороны сородичей. Я отступил, но меня уже окружили со всех сторон. Вот же, звери, загоняют, словно какого-то осла. На этот раз гиены не торопились нападать, но это не значило, что они отказались от своих намерений.

Два патрона! Всего два патрона против девяти морд. Промах категорически не приветствуется. Но самые сильные члены стаи уже корчились в муках или лежали неподвижно. Гиены – умные и социальные животные, и умеют ненавидеть. Движимые этой самой ненавистью, они снова напали, атакуя попарно одновременно спереди и сзади, но тем самым только помешали себе.

Отпрыгнув насколько это возможно в сторону и встав в пол-оборота, я выстрелил сначала по одной, а следом и по другой скользящей тени. Рука не дрогнула, длинный револьверный ствол изрыгнул из себя пламя. Одна из гиен, взвизгнув от боли, отлетела в сторону, вторая молча рухнула в траву с оскаленной навеки пастью.

Третий хищник прыгнул, но промахнулся, вцепившись мощными челюстями в вовремя подставленный револьвер. Оставалась ещё одна, что как раз подбиралась ко мне, стремясь сомкнуть челюсти на моём горле. Схватив валяющуюся на земле вскрытую консервную банку, я полоснул перед собой острыми, как зубья акулы, краями крышки. Получив по носу, гиена взвыла и, нелепо подскакивая, с воплями удалилась с поля боя.

Я всё время вертелся, не давая им шанса повалить меня на землю. Упасть на землю – значит умереть, этого я себе позволить не мог. Сознание не успевало за мыслью, но тело послушно следовало инстинктам, пока мозг лихорадочно работал, ища решение. Эх, и я воззвал к богам Африки!

Ничего кардинального не произошло, но меня всё же услышали. Словно серый луч протянулся ко мне, пробив непроницаемый полог ночного мрака. Попав в его неверный свет, я смог предугадывать действия зверей. Возможно, что это была помощь богов, а возможно, что мой собственный мозг включил скрытые способности и аналитическое мышление. Теперь я точно знал, что хочет сделать очередная хищная морда.

Нож в левой руке изо всей силы ударил в бочину зверя. Оскалившись не хуже гиены, я кромсал тело враг острым лезвием. Сознание внезапно помутилось, пена пошла у меня изо рта, а рука внезапно обрела невиданную твердость. Гиена упала и отползла. Револьвер дёргался в правой руке, зажатый челюстью другой хищной твари. Оставалось ещё пятеро! Прыжок, и на мои плечи обрушился мощный удар тяжеловесного тела! С трудом удержавшись на ногах, из последних сил я втолкнул в пасть гиены оружие и, перехватив нож, ударил им зверя на своих плечах.

Не успел я его скинуть, как на меня бросилась вся четвёрка. Дальнейшее я очень плохо помню. Лишь одна мысль билась в голове: «Нельзя падать, нельзя падать!».

Рычание, перемежающийся с диким визгом хохот, хлюпанье взрезанной живой плоти и стук собственного сердца где-то ушах – все эти звуки слились в один шум. Я бил и кромсал ножом направо и налево, сбрасывая с себя тела хищных зверей. Они кусали и рвали мои ноги и ягодицы. Одна, наиболее прошаренная, нацелилась на мои гениталии. Э, нет, шалишь!

Мои налитые кровью глаза уловили её манёвр, тело отклонилось, гиена промахнулась, но в отместку успела рвануть зубами задницу. Да, пришлось пожертвовать куском ягодицы. С меня лились потоки крови, рваное мясо висело вместе с лохмотьями одежды, но я по-прежнему стоял на ногах. Гиенам тоже здорово досталось. Последний удар, и оставшиеся в живых пара животных, злобно повизгивая и поджав хвосты, удалились в темноту.

Всё бы ничего, но мне нельзя было отключаться. Раненые твари норовили по-прежнему добраться и впиться в горло. Вот вроде не тупые, но до чего ж упрямые звери! Я чувствовал, что вместе с кровью из меня потихоньку уходит жизнь. Нужно продержаться ещё немного, а там помогут мои эликсиры.

У меня оставался только нож, весь залитый кровью, и первой на заклании оказалась гиена, что подавилась моим револьвером. Нет, она, конечно, ещё жива, но уже плохо сопротивлялась и всё время пыталась выплюнуть из пасти револьвер. Тщетно! Удар ножа перерезал ей горло и, захлёбываясь кровью, она издохла. Добив других раненных гиен, я перешёл к главной самке, что с ненавистью смотрела на меня.

У неё оказался прострелен позвоночник, а то она бы на меня с удовольствием напала. Яростный, ненавидящий взгляд встретился с моими глазами. Меня всего мутило и тошнило от переизбытка чувств. С трудом стоя на ногах, я взглянул в глаза дикого зверя.

«Ничего личного, – сказали мои глаза, — вы сами на меня напали, первыми…».

«Я знаю, – так же безмолвно ответила она, – не повезло, думали, что ты слаб. Я виновата, что погубила всю стаю. Ошиблась». Взгляд гиены из ненавидящего стал несчастным, и глаза потухли от осознания своей ошибки. Опустив голову на землю, самка на секунду замерла, а потом вновь подняла свою тяжёлую и уродливую голову и посмотрела мне в