своим людям. Представляешь, я весь день простояла на цыпочках, привязанная к двери. У меня после такой нагрузки всё тело болело несколько дней. — Я передернулась, вспоминая самый ужасный день в моей жизни, а волко-лев осторожно лизнул меня в щеку. Хмыкнув, я приобняла его за шею и положила на его густую гриву голову. — Но даже не это самое страшное, — глухо продолжила я. — Самое страшное было то, что они сделали с дурой Риткой. — Я чуть крепче сжала свои объятия и шепотом продолжила, осознавая, что впервые в жизни говорю об этом вслух: — Их люди её очень жестоко избили. На ней живого места не было. И даже изнасиловали. Я её еле узнала в том подвале, где мне её показали. А потом её тело выловили из реки. Я видела в новостях. Она, конечно, глупая и ужасный поступок совершила. Но не до такой же степени… — Не сдержавшись, я всхлипнула, но, вытерев слезы о шелковую гриву, продолжила, потому что мне хотелось выговориться и казалось, что это важно: — И теперь мне страшно, что если этих двоих опять кто-нибудь отравит, то они вновь во всем обвинят меня и уже я окажусь на месте несчастной Риты. И какими бы классными они ни казались и как бы сильно я их ни хотела, после всего случившегося я ни за что на свете не останусь с ними и всё равно найду способ сбежать, чего бы мне это ни стоило.

Я какое-то время так и продолжала обнимать зверя, лежа на нем, думая о том, что после всего сказанного мне стало немного легче.

Говорят же, что надо рассказать о своей беде десяти разным людям, и тогда она станет намного меньше. Не скажу, что мне полегчало прям сильно-сильно, ведь я не человеку рассказывала о случившемся год назад, а животному, но всё равно даже это помогло мне сильнее утвердиться в своих желаниях.

А ведь уже появились сомнения, что что-то может измениться.

Но никаких сомнений и близко быть не должно.

Я отодвинулась от зверя и посмотрела ему в глаза.

— Если ты хоть каплю понял из всего сказанного, помоги мне сбежать от них, пожалуйста, — шепотом попросила я. — Я не могу тут с ними находиться. Каждый день для меня словно пытка. Я ведь привыкаю к ним, начинаю верить, думаю, что в безопасности. Чтобы потом опять оказаться в каком-нибудь подвале в окружении их извергов охранников. Это так страшно.

Зверь смотрел мне в глаза и, кажется, думал о чем-то. А может быть, мне просто хотелось так считать, а на самом деле он просто, как обычное животное, понял лишь мои эмоции, но смысл сказанных слов — нет.

Решив проверить, я встала и, посмотрев на компас в смартфоне, попробовала пойти в сторону соседской территории, Миша поднялся и следовал за мной. Я уж подумала, что он всё понял, и с облегчением вздохнула, но стоило мне подойти к деревьям с метками, как он мгновенно встал у меня на пути и недовольно заворчал.

— Понятно, — качнула я головой, расстроившись. — Ты меня не пустишь.

На что волко-лев покачал головой, и мне даже показалось, что в его глазах мелькнуло сожаление.

Я повернула назад, понимая, что лесная дорога для меня закрыта.

Значит, надо пытаться искать другой способ.

Я вернулась в дом, вытащила бутерброд и, сев на постель, начала его жевать, думая о том, как же мне сбежать. Но в голову совершенно ничего не приходило.

Миша, к слову, довел меня до кромки леса, а затем, проводив меня взглядом до самой лестницы, скрылся за деревьями.

Разговор в лесу между братьями

— Что думаешь, брат? — спросил Михаил, обернувшись человеком.

Говорить мысленно в телах животных они пока не научились.

— Думаю, что то, что она тебе рассказала, в корне всё меняет. — Слава одарил брата тяжелым взглядом.

— Не смотри на меня так, — пробормотал Миша, виновато отведя взгляд в сторону. — Я же не знал, что она ни в чем не виновата. Посчитал, что они с той тварью заодно. Да и не думал я, что Иваныч так перестарается. Злой был, еле-еле в себя пришел.

— Не думал, — зло рыкнул Слава и добавил: — Думать — это вообще не твоё. Как жаль, что я тогда вообще ни хрена не соображал.

Миша, уже набычившись, хотел возразить старшему брату, но, осознав, что он прав, молча сжал руки в кулаки.

— Есть какие-то результаты из лаборатории? — спросил он, переборов свою злость.

— Нет, пока ничего, — ответил Слава и направился к хижине, где они прятали свои чистые вещи.

Миша молча последовал за ним.

— Может быть, стоит ей всё рассказать? — спросил он.

На что Слава повернулся и одарил брата еще одним тяжелым взглядом.

— Ты совсем дурак, забыл о законах? Забыл, что если мы поведаем ей о нашем мире, то она навсегда останется здесь, на территории нашего мира, и уже никогда не вернется к обычным людям?

— Ну это не так уж и плохо, — осторожно пробормотал младший брат. — Вон слуги живут семьями и рады же.

— Не так уж и плохо? — приподнял свою бровь старший. — Ты серьезно?

— Мы будем её защитой, — неуверенно ответил тот.

— До тех пор, пока не встретим истинную, — зло рыкнул Слава. — А когда встретим, то защищать человеческую самку уже не сможем. Помнишь, что случилось с любовницей нашего отчима? Что с ней сделала наша мать? Она просто разорвала её на части. И отчим даже не вмешался в эту расправу. А всё потому, что она истинная и была в своем праве.

— Лера могла бы жить не в качестве нашей любовницы, — продолжил напирать Миша.

— А в качестве кого? — зло усмехнулся Слава. — В качестве прислуги? Ты такой жизни ей желаешь? Всю жизнь на побегушках? В нашем мире людям уготованы лишь две роли: либо в качестве любовников, либо в качестве слуг. Других, увы, нет. Наша мать понимала это, потому отцу и слова не сказала. Потому он и понятия не имел, кто она и кем стали мы — его родные дети, когда нам исполнилось по четырнадцать. И бросила его, хотя безумно любила еще задолго до встречи со своим истинным. Ведь если бы мы при нем обернулись, то ей пришлось бы