Шрифт:
Закладка:
Приторное приветствие в виде «Добрый вечер, Даниил Олегович», тридцать пять гребаных шагов прямо, которые я хотел бы никогда не совершать, и ровное белое дверное полотно с золотой цифрой девятнадцать. Ничего не меняется и сейчас.
– Даниил Олегович, – девочка в бледно-голубом костюме подскакивает с места сразу, едва я появляюсь на этаже, – добрый вечер.
Я лишь коротко киваю, даже не стягивая с головы широкий капюшон толстовки, и иду прямо по коридору, стараясь не дышать этим воздухом. Это запах смерти, который все пытаются замаскировать живыми цветами, расставленными в огромных вазах на окнах.
На тридцать пятом шаге я замираю перед той самой дверью под номером «19». Ненавижу это число. Во рту пересыхает, а внутренности слипаются в мерзкую массу. И каждый раз я задаюсь на этом месте лишь одним вопросом: за что?
Дверь с идеальной тишиной пропускает меня внутрь, и я захожу туда на не своих ногах, оказываясь в полумраке. Это и к лучшему. Сколько бы раз сюда не прийти, никогда не смирюсь с тем, что меня ждет. Даю себе пару секунд привыкнуть к темноте и ступаю шуршащими бахилами на мягкий ковер. Не осматриваюсь и не разглядываю комнату. Я знаю каждый ее сантиметр наизусть. Пара шагов вправо и присаживаюсь на кресло у кровати, скидывая с головы капюшон.
Мне не нужен свет, не нужны звуки. Я просто протягиваю руки вперед и облокачиваюсь о край матраса. Дышать вполсилы больше не могу. Один глубокий вдох и в легкие ударяет резкий запах лекарств и мочи. Суки. И за что здесь дерут такие бабки?
Не в силах поднять взгляд дальше своего носа, я провожу рукой по накрахмаленным простыням, пока под моими пальцами не оказывается родная ладонь. Настолько хрупкая и холодная… Сжимаю ее со страхом, что она вот-вот рассыплется. В этот момент мне очень хочется взвыть.
Прикладываю ледяные пальцы к своим губам, надеясь, что хоть как-то могу их согреть. Я крепко зажмуриваюсь, в который раз мечтая, чтобы это был всего лишь сон. И, наконец, нахожу в себе силы прохрипеть:
– Привет, мам…
Глава 15
Он не пришел. Ни через час, ни через два. Не вернулся ночью и утром его то же не было. И я не понимаю, почему это вообще меня беспокоит: ушел… пришел…
Мы просто делим пространство чужой квартиры на двоих. Мы просто вынуждены уживаться бок о бок и… Кошмар! Мы же вчера едва не поцеловались, а стояк Данила протыкал меня чуть ли не насквозь. И от той мысли ползут по коже мурашки. Ненавижу их!
И себя… Совсем чуть-чуть, но ненавижу. Потому интересуюсь своим соседом больше, чем нужно. Думаю о нем чаще, чем следовало бы! И я, кажется, повелась на рельефный тестостерон быстрее, чем мартовская кошка.
Я понятия не имею, кто такой Данил… Лишь додумываю причины и факты, связывая фото из интернета и то, что вижу и знаю о нем сейчас. А не знаю о нем ровным счетом ничего. И ведь это не смутило меня провести рукой по россыпи зелененьких точек на своем животе во время душа и ощутить глухие теплые спазмы где-то глубоко внутри себя.
Я запуталась. Порой начинает казаться, что мое желание выселить из квартиры Данила связано лишь с одним. Я перестаю смотреть на него, как на просто соседа. Мое тело реагирует на его присутствие острее, чем должно. Мое личное пространство становится не таким уж и личным, когда в него вторгается Данил. И если он действительно не съедет отсюда в ближайшее время, то бедная я и моя оборона. Видимо, так и придется ходить по краю своих нервов.
И как итог всего – бессонная, беспокойная ночь. Меня кидало из любопытства, куда он все-таки исчезает, обратно в мысли, где его пальцы скользят вдоль моей талии, ниже и ниже… к бедрам и… Пока не звенит долбаный будильник.
На пары я собираюсь в гордой тишине и в пустой квартире.
***
– Альвина, останься, пожалуйста, – слышу голос Аристарха Григорьевича за спиной.
Стою в одном шаге на выход из концертного зала. Двухчасовая репетиция только что закончилась, и я с Анькой, уже вышедшей с больничного, собираюсь потратить пару часов в кафе на загрузку доз целлюлита в свои пятые точки. Распахнутыми глазами даю знать подруге, топчущейся в дверях зала, что: «Ахтунг, кажется, я никуда не иду». И получаю ее ответ в виде сжатых кулачков и взгляда: «Держись, мысленно я с тобой».
– Да, Аристарх Григорьевич, – «натягиваю» улыбку на лицо и поворачиваюсь в Граховскому, – что-то срочное?
– Срочное, – кивает он и хмуро зыркает на Аню, которая ожидает меня на выходе. – Очень срочное.
Поняв, что уши развесить не получится, Анька со вздохом исчезает из зала, бросая напоследок:
– Жду в холле.
Я и Граховский остаемся одни, если не считать моего внутреннего проснувшегося беспокойства. Просто так Аристарх Григорьевич просить остаться не будет. И судя по его напряженному выражению лица и сведённым у переносицы темным бровям с проседью, разговор будет не о мультиках.
– Присаживайся, – мужчина взглядом указывает на ряд пустующих кресел, а сам, закатывая манжеты темно-синего пуловера, подпирает спиной край сцены и перекрещивает руки впереди себя.
Я зачем-то проделываю то же самое: оттягиваю рукава своего свитера до локтя и, вытерев мигов вспотевшие ладони о свои черные джинсы, прохожу между рядами кресел вперёд и сажусь напротив Граховского.
– Что-то случилось? – интересуюсь очень настороженно, чувствуя, как начинает сушить и першить горло.
– Скажи мне, Мальчевская, чем ты планируешь заниматься, когда получишь диплом об окончании консерватории? Ведь не так и много осталось. – Вопрос Аристарха Григорьевича прилетаем мне в лоб, заставляя слегка опешить и задумчиво потереть пальцем висок.
– Ну… Собиралась найти вакансию артиста оркестра где-нибудь здесь…
– То есть ты точно хочешь связать свою жизнь с музыкой? – Граховский внимательно смотрит на меня, не моргая исподлобья.
– Конечно… – Я даже слегка теряюсь от подобного вопроса, особенно когда его задают таким категоричным тоном.
– А ты знаешь кто такой Георг Андерсен?
Я обалдеваю окончательно и уже просто уверенно киваю, но Аристарху Григорьевичу этого мало. Он
