У тебя всё виртуально хорошо.

И ты лениво разглядываешь вспыхивающие на горизонте молнии. И улыбаешься, размышляя, снять ли AV-очки при приближении грозового фронта, чтобы не намочить модный виртуальный пиджак из ограниченной цифровой коллекции; или насладиться ливнем, почувствовав его ярость и свежесть?

* * *

– В чём была суть? – тихо спросила Шанти.

– Суть чего? – вопросом на вопрос ответил Кандинский.

– Всего, что ты делал? Делаешь. И собираешься сделать. Зачем всё это?

Шанти думала, что её будут охранять, закуют в наручники или хотя бы приставят дрон, чтобы не позволить чего-нибудь натворить, но ошиблась. Девушке чётко дали понять, что пленницей её не считают. В холле первого этажа Глория сказала: «Он ждёт тебя на задней террасе. Помнишь, где это?» Шанти кивнула, после чего рыжая молча отправилась по своим делам. А Шанти же вышла на заднюю террасу, с которой открывался вид на мрачный, похожий на заколдованный лес, парк, и присела за столик, за которым её поджидал Кандинский. И не отказалась от кофе.

– Зачем?

– Зачем… – Кандинский потёр подбородок. – Когда создавалась эта версия цивилизации, сверхидея заключалась в том, чтобы отделить наиболее достойных и дать им наилучшее образование, для того, чтобы они потащили цивилизацию вперёд. Предполагалось, что благодаря такому подходу, мы быстрее шагнём на следующую ступень: исследуем океан, разберёмся с болезнями, полетим в космос… Знаешь, сколько запусков было в прошлом году? – Ответа он не ждал. – Ни одного. Они не нужны. Орбитальная группировка спутников настолько мощна, что для её поддержания требуются два-три запуска в пару лет. Техника работает, значит, всё хорошо. И никого не волнует, что будет завтра. Марс? Венера? Луны Юпитера? Их освоение требует огромных усилий и вложений. К тому же там можно погибнуть! Лучше создать Метавселенную и побывать на Марсе, не испытывая неудобств и не рискуя жизнью. Не тратя драгоценные ресурсы. Мы не летим в космос. Мы не исследуем океан. Мы загнали лишних людей в гетто агломераций и наслаждаемся жизнью. И сходим с ума от праздности и вседозволенности.

– И ты сошёл? – Шанти думала, что Кандинский обидится, но ошиблась.

– Почти, – вздохнул террорист. – Когда я понял, в какой глухой тупик забрёл наш мир, то решил его пробудить. Я взрывал и жёг, стремясь вызвать ропот, недовольство, возмущение… но не добился ничего. Представляешь? Ничего. Ливеры воспринимали меня как неприятную, но естественную часть жизни. Да, на свете существуют террористы. Плохо. Но что делать? Кому-то не повезло – они погибли, остальные живут дальше. И вот тогда я едва не сошёл с ума. Едва не превратился в Марсианина – в безжалостного убийцу.

– Что же тебя остановило?

– Ты, – ответил Кандинский, глядя девушке в глаза.

– Я тебя не остановила, – жёстко ответила Шанти. – Ты ударил по Швабургу так, как не бил никогда.

– Ты остановила моё падение здесь. – Кандинский прикоснулся к виску. – Я задумался над тем, каким ты увидишь меня настоящего.

– Но ты ничего не поменял.

– Смотря, что ты имеешь в виду. – Ещё одна короткая пауза. – Раздумья заставили меня осознать тщетность попыток что-либо изменить с помощью террористических акций оффлайн – назовём их так. Я наконец-то сообразил, что ливеры воспринимают современный мир не так, как я. Для них реальность – это Цифра. Тушки ливеров плавятся в квартирах, но их жизнь течёт в Сети. В Метавселенных. И удар туда произведёт на них куда большее впечатление, чем даже полное уничтожение какой-нибудь агломерации.

– Нет, – прошептала Шанти.

– Старина Гамильтон был романтиком. Я знаю, ты считаешь его спятившим идиотом – и правильно делаешь. Но при этом, поверь, он был романтиком. По сравнению со мной. Гамильтон наводнил Метавселенные нереальным, стремясь сделать их похожими на мир, в котором, как он был убеждён, есть место мистике. Я же, используя технологию Гамильтона, опустошу Метавселенные и заставлю ливеров вернуться в реальный мир. Я сделаю так, что они станут бояться ходить в Сеть.

– Чего ты добьёшься?

– Я всего лишь надеюсь… Надеюсь, что сняв AV-очки, они внимательно посмотрят вокруг и поймут, в каком дерьме оказались. Поймут, что нынешний путь – в никуда, и нужно начинать сначала.

– Ты пойдёшь против лордов, – заметила Шанти, припомнив, что говорил Келли.

– Не я, – покачал головой Кандинский. – Всё, о чём я рассказал, устроит новый монстр – Аттила. Которым окажется наш общий друг Раймонд. Пытаясь выманить из тебя технологию Гамильтона, Раймонд изложил тебе свою программу.

– Ты записывал наши разговоры! – догадалась девушка.

– Каждое слово. И нет сомнений, что ты попала под обаяние Раймонда и выдала ему технологию. Затем он имитировал катастрофу, прибыл в «Инферно» и устроил то, что начнётся приблизительно через шесть минут.

Кандинский посмотрел на часы и налил себе и девушке ещё кофе.

– Ты уверен, что у тебя получится?

– Я хотя бы попробую.

«Хотя бы попробует… убьёт огромное количество людей, чтобы хотя бы попробовать…»

– За что ты так ненавидишь мир? – прошептала Шанти.

– А за что любить мир, жители которого вымирают? – так же тихо ответил Кандинский, не глядя на девушку. – Такой мир необходимо изменить.

* * *

Сигара наполовину выкурена, в стакане остался глоток прекрасного виски, но допивать его не хочется, потому что на горизонте продолжается танец молний. Танец вспыхивающих то и дело стрел, соединяющих тёмное небо с тёмной водой. Танец, привлекающий всё больше и больше зрителей. Ливеры думают, что хозяева «Яркости» решили порадовать их изысканным зрелищем, и на набережной скапливается огромная толпа. Завороженно разглядывают далёкие молнии, обмениваются впечатлениями и снимают видео. Кто-то шутит, что «природа взяла своё, и теперь в Метавселенных погода столь же непредсказуемая, как в реальности». Шутку подхватывают. Шутка нравится. Настроение весёлое, радостное, слышатся другие шутки, похожие и оригинальные. Всюду смех. И даже когда удивительный танец заканчивается, веселье некоторое время продолжается. Затем начинаются вопросы:

– Что случилось?

– Гроза закончилась?

– Так быстро?

– Так неожиданно?

Ведь молнии действительно исчезли вдруг, словно опустился гигантский занавес от воды до верхних этажей неба, в одно мгновение скрывший от зрителей невероятное зрелище.

– Повтор будет?

– Посмотри в Сети – видео уже на всех ресурсах.

– Видео – это совсем не то, оно не настоящее.

– А здесь было настоящее? Мы в «Яркости», дружище!

– Вам не кажется, что небо движется на нас?

Последний вопрос прозвучал не единожды – многие из тех, кто продолжил смотреть на горизонт, в надежде, что представление продолжится, неожиданно поняли, что горизонт перестал быть неподвижным.

Или не горизонт?

Вопрос прозвучал коряво, поэтому окружающие сначала посмотрели вверх и лишь немногие – на горизонт, со стороны которого на город стремительно летел «занавес», оказавшийся колоссальной высоты и запредельной скорости цунами. И когда люди поняли, что видят, многие замерли, ошарашенные невероятным зрелищем и позабыв стянуть AV-очки. Очень многие. Ведь они в Сети, в полной безопасности, что с ними может случиться? Так почему бы не посмотреть изумительное зрелище до самого конца? Сбежали самые трусливые. Или осторожные. Большинство осталось, разглядывая приближающуюся цунами. Обмениваясь впечатлениями. Чувствуя, как бегут мурашки…

Остались.

А потом волна накрыла город, а рассеянные по «оболочкам» боты передали своим хозяевам полный спектр ощущений от удара цунами.

Последних ощущений в их жизнях…

* * *

– Количество реальных жертв цунами, ударившей в цифровую версию Нью-Йорка превысило два миллиона человек, – драматическим голосом поведал диктор популярной ленты новостей. Настоящий диктор, а не нейросеть, которая, как правило, зачитывала ливерам сообщения в прямом эфире. – Точное количество будет уточняться. У всех жертв диагностируется остановка сердца. На телах многих обнаружены синяки и ссадины. Нет никаких сомнений в том, что все жертвы – это люди, не успевшие выйти из Сети и принявшие на себя удар цифрового цунами. Но как получилось, что смерть в «Яркости» привела к смерти в реальности? Власти пока не готовы ответить на этот вопрос, но уже объявили о введении в агломерации военного положения…

Шанти закрыла ладонями уши и согнулась в беззвучном крике. В ощущении того, что случившееся – дело её рук. Она даже глаза закрыла, чтобы не видеть Кандинского, хотя знала, что на его лице нет радости. Нет даже выражения удовлетворения человека, совершившего задуманное.