дурного. Я клянусь перед всеми богами.

— Я все больше убеждаюсь, что должен убить тебя.

— А ты убьешь? — тихо спросила я.

Инквизитор молчал. За окном послышался раскат грома, и я облегченно выдохнула. Если проживу еще полчаса и не умру придушенной или прирезанной, то наконец смогу не торчать все время подле воды.

— Я не знаю, — в его голосе было столько отчаяния, что я не могла скрыть удивления. Самый страшный человек королевства стоял передо мной и не мог решить, избавиться ему от подозрительной девицы или нет.

— Послушай, — я давно перестала замечать, что перешла на ты. Осторожно переступив через борт, я все же решила вылезти из лохани. Придерживая так и норовило показать что-нибудь инквизитору, но я его крепко держала двумя руками. — Я не знаю, как доказать тебе, что я ничего не видела и ничего не задумала. Но если ты…

Кусок мыла, которое я швырнуло в куаша, скользнуло из-под моей ноги, и я почувствовала, что лечу. Удар по голове выбил искры из глаз, а затем все провалилось во тьму.

17

Я с трудом подняла веки. Огонь от свечи, хоть и был довольно тусклым, но все же с беспощадной жесткостью резал глаза, отдавал острой болью в затылке.

— Ты проснулась! — Никс улыбнулся и откусил кусок от редиса, что держал в руке. Его пухлые щеки заходили вверх-вниз, напоминая мне о бурундучках, что жили недалеко от нашего дома.

Бурундучки? Дома? От неожиданности я попыталась сесть, но резкая боль в голове заставила лечь обратно.

— Стой, стой, стой! — испугался Никс. — Врач сказал, тебе нужен покой!

— Врач? Тут врач был?

— Ага.

Погодите, кого сейчас врач волнует? Возле моего дома было много бурундуков! Это воспоминание не приходило, не возникло из неоткуда в моей голове. Оно словно просто жило там, и всплыло так естественно в процессе размышлений. Самое настоящее воспоминание, как если бы я была снова человеком.

Я пыталась понять, что же я еще помню.

К сожалению, ничего.

— Дядя! — крикнул Никс. — Флора очнулась.

Инквизитор стоял в дверях спальни, словно не решался войти. О чем он сейчас думал? Плащ и маска надежно скрывали его эмоции, язык его тела, но от меня не могло укрыться, как он напряжен.

Никс встал с кресла и вышел из комнаты.

— Ты мог просто дать мне умереть, а не тратиться на врача, и твои проблемы тут же решились бы.

— Тогда я не смог бы полюбоваться на тебя без полотенца.

Его шутливый тон меня удивил. Я опустила глаза и увидела, что одета в мужскую сорочку. Я приоткрыла было рот от возмущения, но не нашлась, что ответить, и тут же закрыла его обратно.

— Когда я говорил, что девушки могут мыться в моей ванной, только если собираются в мою постель, — Эйрон занял освободившееся кресло. — Я не это имел ввиду.

— Может ты меня и огрел по голове, чтобы уложить в кровать, — поддержала его тон.

— Боюсь, удар нанес тебе край ванны. Не я, — мужчина сделал наигранную паузу. — К сожалению.

— В вас нет ни капли благородства, господин королевский инквизитор, — я изобразила обиженный вид. — Боюсь, я вынуждена направить на вас жалобу королю. Как только встану, тут же напишу ему письмо с претензией, что его служащий огрел меня по голове, сорвал полотенце и уложил в свою кровать, — я манерно подкатила глаза. — Обнаженной!

— О, прошу, — протянул Эйрон. — Боюсь, я лишусь своей должности. Позвольте мне искупить свою вину.

— Боюсь, как благородному, вам придется жениться на мне, чтобы восстановить мою честь!

— Я еще так молод! — скорбно пробасило из-под маски.

— Только прежде вам придется объясняться перед моим женихом!

Я осеклась. Веселье как рукой сняло. Жених? В этой шутливой словесной перепалке, я говорила первое, что пришло в голову. И вдруг поняла, что это правда. У меня есть жених. Точнее был, до того, как меня утопили.

Эйрон заметил во мне перемену.

— Что-то не так? — беспокойство в его голосе изумляло меня не меньше, чем шуточки. Где тот страшный мрачный инквизитор, что нагоняет на всех ужас?

— Голова болит, — я врала лишь отчасти. Голова действительно раскалывалась.

— Тебе нужно поспать, — мужчина встал. — Врач сказал, чтобы ты оставалась в постели несколько дней.

— Несколько дней? Но мне нужно работать!

— Здесь я решаю, когда тебе работать. Считай это выходными.

Бездна! Завтра будет бал, на который я просто обязана попасть.

— Правда, мне не так плохо, — настояла я. — И кто будет кормить Никса? Он же стол сожрет, если не найдет еду. Я планировала идти завтра за продуктами, многое закончилось.

Мужчина задумался, а затем неохотно кивнул.

— Хорошо, если завтра тебе будет лучше, то пойдешь на рынок. Но только вместе с Никсом. А сейчас спи.

Эйрон направился к выходу, но возле постели замешкался. Он взял мою руку в свою, подержал лишь мгновение и стремительно вышел. А я так и осталась недоуменно хлопать глазами и думать, что это сейчас было.

Утро встретило меня приятным ароматом, и я открыла глаза. Никс сел на край моей постели и протянул мне миску. Пар поднимался над блюдом, окутывая запахом трав. Я приподнялась и приняла его.

— Я приготовил завтрак, — улыбнулся парень. — Надеюсь, тебе понравится.

Я осторожно отпила горячую жидкость и почувствовала, как тепло разливается внутри. Суп был вкусным.

— Я думала, ты не умеешь готовить.

— Дядя помог мне, — улыбка расплылась до ушей. — Хотя, сказать по правде, это скорее я ему помогал.

— Никогда бы не подумала, что он готовит лучше нас всех, — улыбнулась в ответ.

— О, он много путешествует и часто остается один, в далеке от таверн и харчевен. Думаю, у него было время научиться.

— Никс, — задумалась я. — Он ведь твой дядя, так? Значит, ты видел его без маски?

— Конечно.

— И знаешь его имя?

— Ну а как же. Я все о нем знаю, как и он обо мне.

— А почему ты не скрываешь свое лицо?

— Я не инквизитор. Да и вообще, мне запрещено говорить, что мы родственники, — вздохнул юноша. — Просто я слишком много болтаю.

— Ты тоже станешь инквизитором?

— Нет, меня другая работа ждет. Там лицо не спрятать, — Никс вдруг погрустнел.

— Что тебя тревожит?

— Понимаешь, — зашептал он, словно нас могли подслушать. — Это очень ответственная и серьезная работа. Самая серьезная, какую можно найти. Для нее надо быть смелым, умным, сильным, хитрым. А я…

Я накрыла его ладонь в утешительном жесте.

— А я не дотягиваю, — на выдохе закончил он. — Отец говорит, что я тряпка и дурак. Болтун, неумеха и трус. В