Шрифт:
Закладка:
– Я перееду в другой дом.
– Поверить не могу. Ты дышишь! – Оннека приблизилась. – Сколько бессонных ночей я думала, что ты гниешь под водой… Беспокоилась о твоих костях, о том, как им сыро и холодно…
Она смотрела на меня, будто на привидение, с той же смесью недоверия и благоговения перед непостижимым. Затем подняла руку и дотронулась до моей щеки. Я отвел ее горячие пальцы – слишком горячие.
– Мне теперь нельзя даже прикасаться к тебе, дорогой Дьяго?
– Ты знаешь, что случается с неверными женами. Нагорно с тебя глаз не спустит. Лучше нам не видеться наедине.
– Предлагаешь мне довольствоваться взглядами и вежливыми словами дорогого зятя?
– Иного нам не дано.
«Из-за одного проклятого дня», – мысленно добавил я.
– По крайней мере, скажи, что ты не думал о других, что я была единственной.
Я присел на собственное надгробие, прячась от яркого солнца.
– Да. Это правда.
– Ходили слухи… – начала Оннека.
– Всего лишь слухи. Ничего не было.
– Набожная тихоня Беренгария…
– Я доставил ее к Ричарду нетронутой, как и поручил ее отец. По-твоему, я настолько глуп, чтобы дать королям Наварры и Англии повод отрубить мне мужское достоинство?
– Значит, это никак не связано со мной? Я надеялась на более романтичное объяснение…
– Все всегда связано с тобой, ты и сама знаешь. Зачем что-то повторять или приукрашивать? Ты не из тех женщин, которые ждут комплиментов. Тебе довольно зеркала и того, что напишут в хрониках о твоей династии. Кто рассказал тебе о поручении короля Санчо?
– По твоему меткому выражению, я – глаза и уши Новой Виктории. Неужели ты думал, что я не выясню, зачем ты однажды ночью без объяснений поскакал в Аквитанию?
– Кто тебе сообщил, Оннека? – настаивал я. – Даже твой отец не знал.
– А кто, по-твоему, достаточно близок ко двору Туделы, чтобы быть в курсе всех приготовлений?
Я поднялся на ноги, размышляя.
– Ах, теперь понятно… Добрый епископ Гарсия, протеже твоего отца.
– Он беспокоился, видя, в каком я отчаянии, и поэтому все рассказал. Не вини его. Мы разговаривали по душам, как кузены. Это останется тайной только между нами тремя.
– Да будет так. Король доверился мне, и я рискую жизнью, если правда о последних двух годах выплывет наружу. Я не мог открыться даже тебе, Оннека. Ты когда-нибудь меня простишь?
– Одна весточка, Дьяго. Хватило бы одной весточки. Ты доверяешь мне сейчас; почему не доверял, когда мы были обручены?
– В этом все дело? Ты злишься?
Оннека сжала побелевшие губы.
– Злюсь? – воскликнула она. – Я в ярости! Меня едва не отдали в жены горбатому вдовцу, престарелому сеньору де Ибида, а затем – сыну де Фунеса, известному мужеложцу – спроси любого моряка из Сан-Себастьяна. Если б не твой брат…
– Больше ни слова о Нагорно, – взмолился я, подойдя ближе и прикрывая ей рот, чтобы не слышать, как она произносит имя моего брата. – Это невыносимо.
А дальше мы рухнули на мою могилу (или на то, что должно было ею стать) и вновь превратились в страстных любовников, какими я нас помнил. Ощутив на себе тяжесть ее тела и губы, которые искали мои, я впервые за два года почувствовал себя живым.
– Оннека, пойдем под крышу, – прошептал я. – Здесь можно замерзнуть насмерть.
Словно парочка юнцов, мы проскользнули во внутреннее помещение мельницы. Оно было частично разрушено, однако еще оставалось пространство, защищенное от снега. Старые деревянные доски давали немного тепла в то зимнее утро.
В отличие от меня, Оннека не спешила. Она сняла белую току замужней дамы, затем расстегнула кожаный ремень, и приталенная туника из желтого сукна упала к ее ногам. Не знаю, сколько ночей я лелеял воспоминания о ее обнаженном теле. Оннека села на камень, который сто лет назад перемалывал зерно в муку, и жестом пригласила меня подойти.
Я приспустил штаны и уже собирался наброситься на нее, когда она меня остановила.
– Нет, я хочу, чтобы ты тоже снял одежду.
Разумеется, я повиновался.
Нагие, мы упали друг другу в объятия.
Два года воздержания остались позади. Мы стонали от наслаждения, как прежде, наши тела заново узнавали друг друга, а ласки рождались сами собой.
– Теперь ты веришь? – сдавленным голосом спросил я.
– Ты и правда тосковал по мне! – Оннека рассмеялась.
Какое-то время я лежал молча, глубоко задумавшись. Затем помог ей натянуть тунику через голову и прошептал:
– Мне тебя не хватало. Я думал, как только исполню поручение, мы поженимся и осуществим наши планы относительно Виктории. Не представляю, как буду управлять двумя воюющими районами без твоей поддержки.
Оннека, уже одетая, села спиной ко мне возле корыта с зерном.
– У тебя в волосах пшеница, а коса распустилась. Давай я тебя причешу. И надень мои ботинки, пока не отморозила ноги.
Она с улыбкой кивнула и надела ботинки, а затем прислонилась ко мне спиной, чтобы я привел в порядок ее косу.
– Церковникам не понравится, что ты не полностью покрываешь волосы, – заметил я.
– Епископ Гарсия для меня как брат. Если он говорит, остальные помалкивают. А если что-то разрешает, все держат обвиняющий перст в кармане. Вчера на похоронах отца люди видели, как епископ дал мне свое благословение. Никто меня не упрекнет и не скажет ни слова за то, что я выставляю волосы напоказ.
В этом была вся Оннека. Ей всегда удавалось добиться своего. Я восхищался ее прагматичным подходом к жизни.
Так или иначе, грязным взорам представителей Церкви этот головной убор никогда не нравился, и они намеревались запретить ношение токи: ее фаллическая форма казалась им оскорблением морали.
– Когда я увидел, как ты получаешь удовольствие с ним, – задумчиво начал я, – то решил, что между нами все безвозвратно потеряно, стало пережитком прошлого. Нас разлучил один-единственный день, и мне трудно с этим смириться. Вернись я на день раньше, ты все еще была бы не замужем и мы могли бы отменить свадьбу.
– Отменить? Думаешь, я бы ее отменила? – удивленно спросила Оннека чужим голосом.
Я отпустил ее косу и сел к ней лицом.
– Ты бы вышла замуж за Нагорно, даже если б знала, что я жив?
– Нагорно – прекрасный человек. Он внимателен и любезен со мной.
«Это лишь одна из его многочисленных масок, – едва не сказал я. – Через тебя он надеется получить власть над ткачами; ему нужны твои земли и все остальное». Но как ей объяснить? С чего начать?
– И он проводит важные реформы в городе, – продолжила Оннека.
– Важные реформы? Семейство Мендоса и так уже контролирует дорогу
