свою работу: высушила слезы малыша, забытого болтливой мамашей, погасила в зародыше ссору между новоиспеченными супругами и разгладила морщины на лбу пожилого мужчины, жалеющего о былом.

Но вот песня закончилась, и все пассажиры, кроме аппаратной дамы, зааплодировали. В проеме перегородки показались любопытные улыбающиеся лица. Девушки посылали воздушные поцелуи, мужчины сдержанно и одобрительно кивали, поднимали вверх большой палец.

Внезапно где-то в животе Йоко раздался пластмассовый щелчок и звук перематывающейся пленки. Все повернулись к ней. Она покраснела.

– Ну, и что вы на меня так уставились? – спросила она с раздражением. – Да, я все записала. Для потомков. Для Шона.

– Спросить надо было, – неприятным голосом произнес Пол.

– Не беспокойся, мальчик, твои двадцать пять процентов от тебя не уйдут, – попыталась отшутиться Йоко.

– Ладно, – поставил точку в зарождающейся ссоре Джон. – Никакой беды в том, что она записала, нет. Песня удалась, и это главное.

– Я вот только последнюю строчку не понял, – вмешался Ринго. – Почему это «в никуда» летят? В СССР мы летим. Так надо и спеть: «И летят, летят нелепо в СССР осколки неба».

– Нет, Ринго, – очень серьезно сказал Вепрев. – Все правильно. Прилетишь, поймешь.

– Ну, правильно, так правильно, – пожал плечами тот. – Мое дело предложить.

Тем временем женский голос объявил, что самолет начинает снижение. К гулу двигателя прибавились подозрительные похрустывания и поскрипывания. Стало закладывать уши.

Джон пересел к Джорджу, тихонько наигрывающему что-то на укулельке, запрокинул голову на спинку и, прикрыв глаза, сказал:

– Ты молодец. Ни про желуди, ни про капусту, ни про мед не забыл. Я бы так не смог.

Польщенный Джордж молча пожал плечами.

– И название симпатичное – «Splinters Of The Sky». На альбом тянет.

Джордж окончательно смутился.

– Слушай, – продолжал Джон. – А все-таки, что тебе сказал Махариша? Может, если ты мне одному скажешь, ничего страшного не случится?

– Он мне много чего говорил, – отозвался Джордж осторожно. – Что конкретно тебя интересует?

– Дай бумажку.

Джордж удивленно посмотрел на Джона:

– В туалете есть рулон. Я проверил.

– Болван. Дай листочек и ручку. Ладно. Слушай пока так. Я хочу изменить мир, как бы по-наполеоновски это ни звучало. Мы все этого хотим. Но когда мы пытались это делать, наши близкие погибали и мы сами, как ты сам сказал, едва не отдали Богу душу. Если сейчас мы будем действовать как прежде, кто-то пострадает опять. Извини за эгоизм, но это может быть Йоко. А я не хочу ее терять. Да, я знаю, она дрянь, змея и так далее, постоянно доводит меня до белого каления, но я ее по-своему люблю. Понимаешь, это как… как наглая сволочная кошка, которая прожила с тобой десяток лет. Иногда хочется раскрутить ее за хвост и зашвырнуть на дерево, но как только ты представишь, что ее нет, нет этого привычного урчания…

– Про кошку я понял, – сказал Джордж. – Давай про бумажку.

– Я к ней и веду. Раз это «нечто», как бы оно ни называлось, каждый раз намекает, мол, сидите и не рыпайтесь, то долго это продолжаться не может. Его терпение иссякнет. А как оно узнает о наших планах? Может, оно подслушивает? Может, мы создаем какие-то особые вибрации, когда начинаем говорить на эти темы? В общем, это, наверное, бред, но давай попробуем. Вот, смотри, – Джон наклонился к Джорджу и продолжил шепотом, – я набросал здесь.

Глядя прямо перед собой, он быстрым шпионским жестом бросил на колени Джорджа лист бумаги. На нем в столбик были выписаны вопросы:

1. Каким образом мы меняли мир?

2. Как начать его менять снова?

3. Можем ли мы менять его в правильную сторону?

4. Как при этом остаться в живых нам самим и нашим близким?

Джордж взял ручку и стал писать так же в столбик:

1. Потому что, сами того не зная, работая вместе, мы занимались коллективной трансцедентальной медитацией и зацепляли шестеренки мира.

– Например? – потребовал доказательств Джон.

– Помнишь историю со «Helter Skelter»? Это была недобрая песня, и она вызвала психозы и смерти. Но большинство наших песен были о любви, и в целом наше влияние было позитивным, – говорить Джорджу приходилось все громче, так как звуки, порождаемые вибрацией корпуса самолета, становились все явственнее. Но он старался не обращать на них внимания.

Джон кивнул:

– Да, наверное, ты прав. Он огляделся по сторонам и увидел, что пассажиры притихли и выглядят немного испуганными.

Джорж продолжил писать:

2. Пока не знаю.

3. Можем.

4. Не знаю, но у нас с Махаришей есть одна догадка. Мы думаем…

Внезапно в салоне раздался такой скрежет, словно корпус самолета собирался развалиться пополам.

– Не надо! – Джон прижал руку Джорджа своей ладонью. – Как бы нам не взорваться сейчас к чертовой матери. Похоже, моя уловка не прокатила.

Джордж глянул по сторонам и кивнул:

– Да, пожалуй, и я увлекся. Будем надеяться, что не фатально.

По салону быстрым шагом просеменила стюардесса. – Что-то серьезное? – крикнул ей вслед Джон.

– О нет. – Она обернулась, дежурно улыбаясь. – Небольшая турбулентность. Все уже приходит в норму.

И действительно, треска и вибрации становилось все меньше – чувствовалось, что опасность миновала.

Шурша и пощелкивая, включилось бортовое радио, все тот же вкрадчивый женский голос объявил:

– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку в аэропорту Внуково города-героя Москвы. Температура за бортом минус двадцать один градус Цельсия, московское время двадцать один час пятнадцать минут. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. После посадки, пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки корабля.

Тряхнуло, хрустнуло, загудел воздух под тормозными закрылками, на миг показалось, что самолет кренится вправо, но вот он выровнялся и остановился.

Джон глянул в окно и увидел пустынное снежное поле, кажущееся в сумерках серым. Вдалеке виднелась темная махина здания аэровокзала. Все это было совсем не похоже на открыточно сияющие европейские аэропорты.

– Приехали, – улыбнулся Вепрев и смахнул со лба пот.

– Я снова в СССР! – дурашливо замурлыкал Пол. – Снова в эс-эс… Снова в эс-эс… Снова в СССР!…

Но никто его показного веселья не поддержал.

7

Самолет остановился, двигатели смолкли. Затем он медленно поехал вновь. Его явно тащили на буксире. Наконец лайнер встал окончательно, и уже совсем другой, мужской, голос пробормотал по радио, что можно расстегнуть ремни.

– Пойдемте скорее! – скомандовал Бронислав. – Нас должны встречать.

Музыканты и жены не заставили себя долго ждать