Я проследил, чтобы Наська вошла в бывшее министерство. Потом позвал Гнездо.

Каким бы странным ни был разум Гнезда (а может, это и не совсем разум, а какая-нибудь нематериальная нейросеть на основе личностей всех Изменённых), но мой настрой он уловил. Гнездо отозвалось не сразу и с явным смущением.

«Никогда не используй Наську как моего защитника, — подумал я. — Никогда. Ясно? И не смей мне больше врать!»

Нас с Гнездом связывали странные отношения. Я был и с ним, и вне его одновременно. Я очень многое сделал, и Гнездо это понимало. И пусть призванные не спорили с Гнездом — я уже не был в Призыве.

Я стал добровольцем.

Гнездо сказало — своим странным языком образов и чувств, — что оно не врало. Ему действительно нужно было понять, что случилось у Продавцов. И Наську оно отправило наблюдать, ну а моя охрана — это так, на всякий случай… никто не ждал… и ведь она помогла!

В общем, мы друг друга поняли.

Частично.

Гнездо осталось убеждённым в своей правоте. Я тоже понимал, что без Наськи меня, скорее всего, схватили бы, и неизвестно, что там случилось бы дальше, разговор по душам или быстрый путь в реку с переломанной шеей.

Но куколок в качестве охраны Гнездо пообещало больше не направлять.

Я пошёл к Комку, придерживая тяжёлую сумку с непонятным оружием и внимательно поглядывая на редких прохожих. Главная беда с этими Слугами в том, что они неотличимы от людей, пока не начинают действовать.

Но засады не было. Я честно выждал очередь из шести покупателей, все — незнакомые и явно случайные, а не сёрчеры. Выходили они быстро, с сумками, набитыми продуктовыми излишествами. Пожилые люди тащили чёрную икру, какие-то коньяки в немыслимо помпезных бутылках, банки фуа-гра. У стариков это обычное дело: попробовать то, что в обычных магазинах не продаётся или стоит немыслимых денег, то, о чём могли лишь мечтать в юности. Они словно не понимают, что кристаллики тоже деньги, лишь выглядят иначе, и покупать на них всякую ерунду глупо.

Вышедший предпоследним мужчина был возбуждён и восторжен, ему явно хотелось с кем-нибудь поделиться радостью от покупки. Но стоящая передо мной женщина уже вошла в Комок, а две девчонки-подростки за моей спиной явно не годились.

— Альбом «Битлов» добыл, — сказал мужчина в пространство, но глядя на меня. Был он старенький, подслеповато щурящийся, но бодрый. — Редчайший!

— Найс, — ответил я из вежливости.

— Гляди, — мужчина бережно развернул плоский бумажный пакет. Внутри оказалась пластинка, древняя, виниловая. «Битлов» я, конечно, слышал, да и на ярком конверте узнал. Но вообще-то обложка выглядела гадко. Леннон, Маккартни и как там ещё двоих звали, вечно забываю, радостно лыбились в объектив. Одеты они были в белые медицинские халаты, а в руках держали разобранных на куски пластиковых кукол. У одного музыканта на коленях лежала лысая целлулоидная голова, а к плечам прижимались обезглавленные тела. Дополняли картину куски кровавого мяса и кости, которыми обложились музыканты. Называлась пластинка «Вчера и сегодня».

— Какая гадость, — сказал я искренне. Может, в какой-то другой момент я бы отнёсся к экстравагантной обложке спокойнее, но сейчас у меня из головы не шёл труп Прежней, который сейчас вскрывали, и недавний погром в Гнезде, где на части покромсали совсем не кукол, а куколок.

— Вы не понимаете, — возмутился мужчина. — Редчайший диск! Общественность не приняла обложку, почти весь тираж переделали!

Я подумал, что общественность порой бывает умнее, чем её передовые представители.

— Вы же понимаете, что это не оригинал? — спросил я. — Это молекулярная копия. Продавец мог вам скрипку Паганини выдать, а мог шапку Мономаха.

— Я не люблю Паганини, я люблю «Битлз»! — ответил мужчина, запаковывая свой диск. Энтузиазм у него не пропал, но дополнился раздражением.

— Бывает, — согласился я.

Мужчина всё не уходил, видимо, собирался поспорить, что-нибудь сказать о молодёжи, не понимающей классическое искусство, и прочие положенные глупости. Но тут, к счастью, вышла покупательница, женщина с очень строгим, даже чопорным лицом и тяжёлой сумкой, полной каких-то лекарств. Я нырнул в Комок, искренне надеясь, что мужчина попробует похвастаться своей покупкой перед ней и, скорее всего, тоже не найдёт понимания.

Продавец ждал меня за стойкой. Невозмутимый и доброжелательный.

— Рад вас видеть, Максим. С нетерпением жду новостей.

Я смотрел на укутанное в слои ткани тело и не мог избавиться от мысли о том, что под одеждой — металлический цилиндр с синей жижей, а голова и руки насажены на штыри.

— Вы даже не закрыли торговлю, — сказал я.

— Осуждаете? — Продавец шумно вздохнул. — Гибель одного из нас — редкое и печальное событие. Но это не повод огорчать клиентов и терпеть убытки. Знаете такой анекдот: «Кто же в лавке остался?»

— Знаю, — кивнул я. — Не осуждаю. Ваш товарищ действительно мёртв.

— Это я и так знал, — согласился Продавец. — Что с ним случилось?

— У него пробит цилиндр корпуса, — сказал я. — Вот здесь…