Китаец ненадолго задержал взгляд на хозяине – только чтобы убедиться, что тот жив и здоров, и никаких ран или серьезных повреждений ему не нанесли. Но даже и этих кратких мгновений хватило неприятелю, чтобы завладеть браунингом, валявшимся возле двери, и направить его на Ганцзалина. Вкатываясь в квартиру, помощник Загорского, конечно, заметил, что на полу лежит оружие, но не стал тратить время, чтобы его подхватить. И вот теперь его ждала расплата за беспечность.

Браунинг в руках врага не слишком озаботил бы Ганцзалина, если бы дело происходило на улице. Несколько размашистых прыжков маятником, короткий удар – и пистолет летит в одну сторону, а его владелец – в другую. Однако сейчас они были в помещении, причем совершенно не приспособленном для быстрых длинных скачков из стороны в сторону. Вдобавок за спиной его лежал беспомощный господин. Если враг начнет стрелять, пуля может попасть в Загорского. Тем не менее, стоять и смотреть, как в него собираются выстрелить, было тоже неправильно. Нужно было попытаться заговорить врагу зубы, а там действовать по обстоятельствам.

– Мсье, – сказал Ганцзалин по-французски со своим чудовищным акцентом, – который час?

Прием оказался неожиданно действенным. Враг инстинктивно бросил взгляд на наручные часы. Этого короткого мига хватило, чтобы китаец стремительно прыгнул в его сторону. Он не мог долететь до противника и вырвать пистолет у него из рук, но он и не пытался. В длинном прыжке взмыв сначала вверх, спустя мгновение он обрушился на пол и покатился в сторону врага кувырком, словно огромный шар. Из шара этого вынырнула нога и нанесла чудовищной силы удар прямо по руке, державшей пистолет. Пистолет со стуком упал на пол, враг, скорчившись от боли, схватился левой рукой за правую и взвыл сдавленным голосом. Возможно, дай ему время, он перешел бы и на членораздельную речь, но запас терпения у Ганцзалина иссяк.

Он взял высокого за горло левой рукой и так сжал его, что у того глаза полезли из орбит, и дыхание полностью пресеклось. Правую руку китаец поднял над головой, готовясь исполнить прием «кулак архата» и пресечь никчемную жизнь отвратительного человечка, осмелившегося посягнуть на его господина.

Враг все понял в единый миг, длинное лошадиное лицо его дрогнуло, а темные глаза подернулись пленкой смертного ужаса. Но тут в прихожей раздался надсадный кашель.

– Погоди, – хрипло сказал Загорский по-русски, – не трогай его.

Кулак архата, готовый обрушиться на врага, замер.

– Не трогай, – повторил Загорский, – отпусти.

Он уже стоял за спиной Ганцзалина, тот чувствовал дыхание господина своим затылком.

Кулак архата медленно опустился, так и не нанеся смертельного удара. Разжалась и левая рука, отпуская вражеское горло. Долговязый, тяжело дыша, таращил на Ганцзалина испуганные глаза.

– Добрый день, дорогой Андре, – сказал Загорский по-русски, – сколько лет, сколько зим.

Долговязый открыл рот и заморгал глазами.

– Не можьет быть, – сказал он тоже по-русски, но с явным галльским акцентом, – этого не можьет быть. Нестор Васильевич? Господьин статский совьетник?!

Загорский только молча улыбался, глядя на него.

– Божье мой, Божье мой, – заговорил долговязый, – а я ведь вас чуть не убьил!

– Ничего страшного, – усмехнулся Нестор Васильевич, – мы ведь вошли без приглашения…

– О чем вы говорьите, – видно было, что долговязый страшно волнуется, – вы всегда дорогой гость в моем доме. И ваш… этот ваш шинуа[13]… шинуа… Забыл, как по-русски.

Загорский засмеялся, расстегивая воротничок – кажется, после схватки с долговязым ему было душновато.

– Господа, позвольте вас представить друг другу. Андре, это мой друг и помощник Ганцзалин. Ганцзалин, это господин Андре Сальмон.

– Очень, очень приятно! – и Сальмон жарко потряс руку Ганцзалина.

Потом как-то странно оглянулся на распахнутую входную дверь и, чуть поколебавшись, быстро закрыл ее и запер на ключ изнутри.

– Прошу вас, господа, пройдемте в дом, – и хозяин первым устремился вглубь квартиры. За ним немедленно последовали Загорский с помощником.

Квартирка оказалась небольшой, но уютной, во всем видна была заботливая женская рука. Многочисленные шкафчики, пуфики, кресла и диванчики придавали всему какой-то детский, почти игрушечный вид. Сальмон усадил гостей в полосатые кресла с гнутыми ножками, вытащил из небольшого бара графинчик с коньяком, расставил на столе рюмки.

– Нам надо выпить, – сказал он тревожно. – Нам срочно надо выпить.

– Я вижу, вы женились, – заметил Загорский, оглядывая комнату.

– Да, – кивнул Сальмон, – два года назад. Но сейчас Жанна уехала к родьителям. Это для бьезопасности…

Он разливал коньяк, и руки его дрожали, а графин стучал о рюмки хрустальным звоном, он даже пролил немного коньяка на стол, но только махнул рукой: к счастью, все к счастью. Нестор Васильевич глядел на него чрезвычайно внимательно – лошадиное лицо хозяина квартиры перекосила нервная судорога, глаза смотрели в пустоту.

– Ну, за встрьечу! – сказал он нервно. Не чокаясь, залпом опрокинул рюмку в рот и тут же дрожащей рукой налил новую. Ее он выпил также залпом и стал наливать третью.

Загорский и Ганцзалин лишь вежливо пригубили из своих рюмок, с интересом поглядывая на мсье Сальмона. После третьей рюмки тот порозовел, движения его сделались более плавными: выпитое медленно, но верно оказывало свое действие.

– Дорогой Андрэ, – Нестор Васильевич мягко, но решительно положил руку на предплечье хозяина дома, когда тот попытался налить себе четвертую порцию коньяка. – Вы пьете, как биндюжник. Чем вы так взволнованы, что вообще тут происходит?

– Что происходьит? – переспросил Сальмон горько. – Происходьит черт знает что. А все эта Мона Лиза дель Джоконда, чтобы она провальилась, и эти иберийские статуэтки, чтобы они провальились тоже. Вы знаете, что меня назначили соучастником похищения?

– Кое-что слышал об этом, – сдержанно отвечал действительный статский советник. – Но хотелось бы узнать и детали. Аполлинер и Пикассо действительно обокрали Лувр?

Сальмон в ответ только фыркнул. Обокрали Лувр? Эти фанфароны даже серебряную ложечку со стола стянуть не сумеют, не то, что ограбить музей. Нет-нет, разумеется, ничего они не крали. Просто у Аполлинера был секретарь, некий Пьере, вот уж, действительно, жулик из жуликов. Так вот, этот самый Пьере некоторое время назад и стащил из Лувра иберийские статуэтки и продал их своему хозяину и Пикассо за сто франков. После того, как украли Джоконду, в Лувре прошла инвентаризация. Не досчитались изрядного количества экспонатов. Фотографии некоторых предметов из числа пропавших опубликовали французские газеты, в том числе – и злополучных иберийских статуэток.

Аполлинер, узнав, что неожиданно для себя стал скупщиком краденого, пришел в неистовство, уволил и выгнал своего секретаря. Тот в отместку пообещал сообщить в газеты, что это Аполлинер и Пикассо украли статуэтки. Украли они их якобы для того, чтобы проверить, насколько хорошо охраняется