— Посмотри на корзину, а потом закрой глаза, — велел я, приближаясь к нему.

Пацан подчинился. Весь класс, затаив дыхание, наблюдал за нами.

— Бросай!

Монетка сверкнула в солнечных лучах, косо бьющих сквозь стекла высоких окон спортзала, рыбкой нырнула в сетку баскетбольной корзины и зазвенела по полу. Пацаны обрадовано заорали и засвистели. Я подобрал монетку и снова протянул ее пацаненку.

— А стоя спиной к щиту — сможешь?

Сын старшины пожал плечами, повернулся к щиту с корзиной спиной и небрежно метнул пятачок. Тот снова блеснул среди танцующих в лучах пылинок и беспрепятственно пролетел через корзину. Теперь однокашники «меткого стрелка» завопили так, что стекла зазвенели.

— Молодец, парень, — сказал. — Встань в строй!

Сидоров вернулся в строй, который был уже не слишком стройным и остальные пацаны начали хлопать его по плечам и пожимать пятерню. Пришлось восстановить порядок. Когда они притихли, я велел им начинать разминку. А сам снова подобрал монету и уставился на нее, словно та таила разгадку способности рыжего Сеньки попадать в корзину не глядя. И не только — монетой и не только — в корзину. Выходит, Илга не соврала. Можно, конечно, проверить Ильина, да и Зимина — тоже, но зачем бы она стала врать про других, зная, что это легко проверяемо?

Ну эти трое — ладно. А как быть с остальными двадцатью четырьмя? Гражданка Эглите уверяла, что в их способностях могут разобраться только специалисты. Лукавит, небось?.. Ну мне этого все равно не проверить. Сиддхи, блин. Слово-то какое. Нерусское. И кто!.. Алька — сиддх?.. «Чапай» Доронин? Толик? Брательник мой Володька?..

В голове не укладывается… Что ж, придется с этим жить. Выходит, задуманный мною Орден и впрямь какой-то отряд не простых пацанов. Причем, по большей части неизвестно — каких именно?

На сегодня я запланировал посещение семейства Макаровых, о чем предупредил Антона еще вчера. По окончанию уроков, я уже по традиции посадил его в машину, и мы поехали. Признаться, я поглядывал на сидящего рядом пацаненка не то что бы с опаской, но — с осторожностью. Не потому что боялся, что ученик выбросит из запястий паутину или выдвинет из фаланг острые лезвия, просто как-то неуютно стало.

Жил этот неизвестный «супергерой» в обыкновенной трехэтажке — проще говоря — бараке. Мы поднялись на второй этаж, Тоха открыл дверь собственным ключом. Мы вошли. Пацан зажег свет в прихожей. Я скинул ботинки, снял дубленку и шапку. Хозяин квартиры провел меня в комнату, обставленную как десятки других советских квартир. По крайней мере — из тех, что я уже видел. В квартире было тихо. Видать — никого, кроме нас двоих нет. Надеюсь, что сейчас кто-нибудь из взрослых членов семьи придет. Зря я что ли тащился сюда сегодня?

— Сан Сеич, вы чай будете? — спросил меня Макаров.

— Не откажусь, — кивнул я. — А где твои?

— Никого нет, — последовал ответ.

— Это я вижу… А когда придут?

— Никогда.

— То есть? — опешил я.

— А я — детдомовский.

— Ты что такое говоришь? Я же помню, что не воспитанник детдома.

— Нет. Я правда жил раньше в детском доме… До начала прошлого года… А потом нашлась моя бабушка. Она и забрала меня…

— А-а, — протянул я с облегчением, потому что после вчерашних откровений гражданки Эглите, мне уже начала мерещиться какая-то стивенкинговщина. — Значит, она скоро придет?

— Не-а, она в больничке… Ревматизм обострился.

— Понятно. Что ж ты мне вчера не сказал?

— Вы же хотели посмотреть, как я живу?..

— Вообще-то верно, — вынужден был согласиться я. — Ну и как ты живешь? Деньги-то есть на еду?..

— Есть… пойдемте на кухню.

— Пойдем.

Мы прошли на кухню. Хозяин поставил чайник на газовую плиту. Достал из холодильника сыр и масло. Ловко изготовил бутерброды. Вода закипела. Антон заварил свежий чай. Вскоре мы уже прихлебывали из больших чашек с золотыми цветами очень неплохой чай, макая в него кусочки рафинада и закусывая бутерами. Было видно, что Макаров парень самостоятельный. Не удивительно. Видать, с раннего детства ему не на кого было положиться. Да и когда живешь в детдоме, умей за себя постоять и себя обслужить.

— Бабушке твоей ничего не нужно привезти в больницу? — спросил я.

Тоха искоса на меня поглядел. Ответил:

— Я у нее в субботу был… Что надо — привез.

Ага, парень не промах. И, похоже, умеет держать дистанцию.

— Ты чем-нибудь увлекаешься? — закинул я удочку, пытаясь прощупать не его суперспособность, конечно, а хоть что-нибудь за этой броней, которую он на себя напялил.

— Сейчас чаю попьем и я покажу.

— Звучит зловеще, — хмыкнул я.

— Да нет, — улыбнулся он в ответ. — Просто — так не объяснишь…

— Жду не дождусь, — пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать.

Дожевав бутерброды и выхлебав остатки чая, я потопал вслед за Макаровым в его комнату. Я был уверен, что достаточно посмотреть на место, где обитает пацан, чтобы понять, чем он дышит. Картинки, вырезанные из журналов и наклеенные на стенку, книжки, пластинки, удочки, крючки, мормышки и прочие атрибуты преобладающего хобби. Так вот, в комнате Тохи я обломался сразу. Ни на стенах, ни на полках, ни на письменном столе — ничего лишнего. Учебники, тетрадки, пенал и прочие учебные принадлежности. И все.

— У тебя, я смотрю, просто флотский порядок, — заметил я.

— Детдомовский, — без тени иронии уточнил хозяин комнаты.

— А-а, ну да… Ну и где же то, чем ты увлекаешься?

— Сейчас… — пробормотал Макаров.

Отворив дверцу тумбы письменного стола, он вытащил картонную коробку, судя по выцветшей этикетке — из-под утюга. Открыл ее и осторожно, словно взведенную мину, вытащил… детский волчок. Такие еще называются — юла. Только вот эта хреновина не была металлической, расписанной полосками, всех цветов радуги, а сделана из черного, блестящего, похожего на эбонит материала. Все так же медленно и осторожно, пацан поставил черный волчок на пол. Причем, тот не завалился набок, а остался торчать вертикально.

— Это что? — спросил я. — Юла?

— Это — сторож, — не слишком понятно объяснил пацаненок.

— И кого же он сторожит? — спросил я, присаживаясь на корточки.

Дальше я повел себя крайне неосмотрительно, забыв с кем имею дело. Стоило мне протянуть к волчку руку, как тот вдруг