Шрифт:
Закладка:
Нет. Нельзя допустить, чтобы она осознала свою власть над ним. Потому Иоши и цеплялся за свою ненависть, за искусно выкованную маску равнодушия, никогда не дарил ей орхидеи и никогда не смотрел в её глаза.
Бездумно сминая рядом стоящие цветы и наблюдая отражение своей ненависти на лице торговки, он достал нарцисс из грубо сколоченного деревянного ведра и бросил на прилавок монету. Женщина, увидев серебро, тут же захлопнула рот, забыв о намерении отчитать Иоши, и слащаво улыбнулась.
– Как всегда, – прошептал Иоши и с единственным цветком направился ко дворцу.
Запахи неслись мимо, отдельные звуки слились в единый гул, который растворился под гнётом неясных мыслей, даже яркие краски северных полотен потускнели. Ум то и дело возвращался к словам сэнсэя. Рассеянного внимания хватало только на то, чтобы обходить препятствия и ни с кем не сталкиваться.
Из неясных, утягивающих вглубь мыслей Иоши вырвал голос настолько же знакомый, насколько ненавистный.
– Иоши-сан, доброго утра.
Иоши очнулся и взглянул в лицо, которое хотел видеть меньше всего. Хотэку был в отряде отца, и он точно не стал бы скрывать от сёгуна, что видел его сына с оружием в такой праздник.
– Хотэку. Как праздник?
– Что-то произошло с принцессой, – Хотэку никогда не отличался учтивостью и этим раздражал Иоши ещё больше.
– Что ты имеешь в виду?
– Киоко-химэ ещё не вышла принимать подарки. Император тоже не появлялся.
Иоши передёрнуло при имени принцессы. Хотэку произнес его без почтения, без уважения. Будто говорил о служанке, которая заболела и не смогла подать чай вовремя.
– Что ещё тебе известно?
– Кая, её служанка, сможет сказать больше. Мне она не стала объяснять, но от вас наверняка не отмахнётся, – как всегда прямо, безыскусно, говорит как думает, грубо, невыразительно, сухо.
– Благодарю, Хотэку, – Иоши слегка поклонился. Он бы с радостью вспорол живот самураю и понаблюдал за долгой мучительной смертью, но воспитание требовало вежливости. – Я узнаю, в чём дело. Отдыхай.
Он выпрямился и зашагал прочь от назойливых торговцев. Толпа обтекала его. Не все здесь знали Иоши в лицо. Не все узнавали в нём сына сёгуна. Но будто невидимая рука мягко отводила в сторону даже приезжих гостей, не давая прикоснуться к спешащему самураю.
Только когда последняя лавка с украшениями из Огненной земли осталась позади, Иоши обратил внимание на тень. Чужая, но как собственная, не отставала и не отпускала. Он вошёл в Жемчужные ворота, открытые в этот день для всех гостей, и тень скользнула за ним.
– В чём дело, Хотэку? – не оборачиваясь спросил Иоши.
– Хочу убедиться, что моя помощь не понадобится.
– Помощь? – Иоши остановился и слегка наклонил голову набок, поворачиваясь ухом к собеседнику, но не удостаивая его взглядом. – То, что отец принял тебя в свой отряд, не значит, что тебе можно вмешиваться в дела дворца. – На самом деле значит. Хотэку входит в императорскую охрану, но Иоши не признавал и не собирался признавать, что статус Хотэку выше его собственного. – Я разберусь.
И он продолжил путь. Тень больше не преследовала.
Во дворце Вечной радости, где всегда проходят праздники и по любому поводу собираются придворные, сновали гости, раскладывая подарки. Никого из императорской семьи не было видно. Даже вездесущей кошки принцессы не наблюдалось. Иоши обошёл здание, пересёк сад и по каменной дорожке направился ко дворцу Лазурных покоев. Пальцы коснулись рукояти меча – это придавало спокойствия. Прав он был, что не послушал отца. Если с Киоко что-то случилось – он готов голыми руками вырвать горло тому, кто причинил ей вред. Но с катаной восстановить справедливость будет проще.
* * *
– Киоко-химэ, я привела Суми, – влетела в комнату Кая и, не успев отдышаться, схватилась за развешенную на ширме одежду. – Нужно скорее привести вас в должный вид, там все опять с ума посходили, бегают, как ёкаем покусанные.
Норико недовольно мяукнула и отошла к окну.
Суми взяла влажный кусок ткани и начала стирать косметику с её лица.
– Простите, но из-за обморока придётся рисовать заново. Пока Кая вас приводила в чувство, всё поплыло от воды.
– Это какой-то ужас! – продолжала сокрушаться Кая, пытаясь разобрать все слои праздничного наряда в нужном порядке по цветам.
Суми уже покрывала кожу тёмным порошком, чтобы она казалась ещё смуглее, хотя Киоко нравился её настоящий цвет лица.
– Пока я за водой бегала – один самурай прицепился: что с Киоко-химэ, что с Киоко-химэ… Сейчас за Суми ходила – ещё стражники пришли. Уже вторые! Что они там, между собой поговорить не могут? Ходят, допытываются. Устроили допрос, ещё и не пускали, пока всё не объясню! А как всё поняли, так «поторопитесь, гости заждались». Если бы вы меня не задержали, им бы не пришлось столько ждать!
– Самурай? Они ведь сегодня не на службе, – задумчиво протянула Киоко, и в её душе появилась надежда.
– Нет, но этого я и без доспехов узнала. Он самый молодой у сёгуна, Хотэку-сан.
– А… – надежда растворилась, оставив лёгкий осадок разочарования. – Хотэку, значит. Странно, я думала, сёгун с отрядом уехали искать преступников.
– Киоко-химэ, не говорите, пожалуйста, я подведу вам губы, – попросила Суми.
– Киоко, – послышалось за дверью, – я могу войти?
Кая поспешно завязала Киоко верхнее кимоно и отодвинула сёдзи.
– Первейший, – склонилась она, – прошу простить за задержку, Киоко-химэ почти готова, нам нужно ещё немного, полкоку, – она бросила взгляд на Суми, борющуюся с жемчужинами у бровей так же отчаянно, как и в первый раз. – Может быть, коку.
– Гости подождут, они ещё долго никуда не денутся, – улыбнулся император. – Я вижу, у тебя всё хорошо, – он осмотрел Киоко с ног до головы и задержал взгляд на лице. – Теперь выглядишь совсем как мама…
Суми отстранилась, давая отцу полюбоваться дочерью.
– Не переживай, я ненадолго потеряла сознание, это от волнения. Теперь всё хорошо, – Киоко постаралась придать голосу уверенности, но волнение щекотало живот и напоминало о словах Норико.
– Если у нас есть ещё немного времени, я бы хотела сходить за другой краской. Этот голубой не совсем в тон верхнему кимоно, – задумчиво проговорила Суми.
– Придворные дамы не простят такого промаха, – Кая покачала головой. – Я схожу с тобой, помогу выбрать оттенок, который точно подойдёт под эту ткань. Я хорошо её запомнила.
Служанки вышли и деликатно прикрыли за собой дверь.
– Что заставило тебя так переживать? – отец подошёл к Киоко и аккуратно взял её руку, как делал это всегда, когда она переживала. Его тёплое прикосновение волшебным образом развеивало тревоги. Пусть у императора почти не было времени на детей, но те редкие минуты, что он им уделял, всегда были наполнены его безграничной любовью и заботой.
– Не знаю. Я… – Киоко подошла к подушкам и опустилась на колени, не рискуя оставаться на ногах. Откровенные разговоры часто вызывали у неё головокружение. Отец опустился рядом, не выпуская её ладонь. – Я не готова была становиться женщиной, будучи свободной. Мне с детства рассказывали, каково быть женой, но я не знаю, каково ею не быть, когда ты больше не ребёнок.
Она говорила правду. Пусть это и не было главной причиной её беспокойства, но Киоко действительно не понимала, как ей предстоит дальше жить. Обычно придворные дамы либо ожидали сватовства, либо готовились к свадьбе, либо уже были замужем. Киоко же никогда не была свободной, но и замуж теперь не могла выйти. Обучение её окончено, но взрослая жизнь не наступала. Она застряла где-то между, и неизвестно, как долго это продлится.
– Милая моя дочь, – ласково обратился император Мару. Так открыто говорить с ней он позволял себе лишь наедине, и потому Киоко наслаждалась каждым словом. – Пока ты здесь – ты для меня всегда дитя. Ты дома, а дома тебе позволено всё, что захочешь. Захочешь – будешь дальше продолжать учёбу. Захочешь – будешь целыми днями читать в павильоне Памяти. Захочешь – можешь выходить в город как женщина, но не в сопровождении мужа, а в сопровождении охраны.
