Шрифт:
Закладка:
Ломоносов страстно любил свою родину и ее народ. Он твердо верил в творческие силы русского народа, в то,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумов Невтонов
Российская земля рождать.
Самодержавие же и господствующие классы ненавидели русский народ, боялись его и не верили в его творческие силы. Они не только не растили своих специалистов в области науки, техники, культуры, но не давали применить свои знания и открытия и тем, которые вырастали вопреки их политике. Они предпочитали по-холопски выписывать специалистов из Западной Европы.
Борьба за распространение просвещения в стране, за развитие национальной культуры и науки, за подготовку национальных кадров и в этой области составляла одну из главных задач всей деятельности Ломоносова. Для него, как и для других русских просветителей XVIII века, была характерна горячая защита просвещения. Выражая интересы народа, Ломоносов требовал создания бессословной демократической школы. Борясь за развитие науки и просвещения в России, Ломоносов никогда не считал, что они должны являться привилегией только дворянства и купечества. Наоборот, требованием Ломоносова была доступность образования для всего народа. К нему вполне применимо известное положение В. И. Ленина: «Просветители не выделяли, как предмет своего особенного внимания, ни одного класса населения, говорили не только о народе вообще, но даже и о нации вообще»[127].
Разделяя общую для просветителей веру во всемогущество наук и просвещения, видя в них одно из главных средств для ликвидации технико-экономической и культурной отсталости страны, для уничтожения всех противоречий и недостатков современного ему общества, Ломоносов в своих поэтических и прозаических произведениях славил науки и просвещение. Он считал необходимым, чтобы науки были распространены как можно шире, «ибо, что их благороднее, что полезнее, и что бесспорнее их в делах человеческих найдено быть может?»[128]. Поскольку для Ломоносова не было ничего дороже Родины и науки, он считал, что одним из главных критериев при оценке политики государей и государственных деятелей должна быть их политика в отношении науки и культуры.
Борьба Ломоносова за распространение науки и образования в России была тесно связана с его гуманизмом. Гуманист и просветитель, он выступал с гневным обличением отношения «цивилизованных европейцев» к населению Америки.
Уже горят царей там древние жилища;
Венцы врагам корысть, и плоть их вранам пища!
И кости предков их из золотых гробов
Чрез стены падают к смердящим трупам в ров!
С перстнями руки прочь и головы с убранством
Секут несытые и златом и тиранством.
Иных свирепствуя в средину гонят гор
Драгой металл изрыть из преглубоких нор.
Смятение и страх, оковы, глад и раны,
Что наложили им в работе их тираны…[129].
Эта гневная и яркая картина непосредственно перекликается с той, которая была через четыре десятилетия нарисована А. Н. Радищевым.
Выступая пламенным пропагандистом и защитником науки и просвещения, Ломоносов с тем большей силой обрушивался на мракобесов, мешавших их развитию и распространению. Особую его ненависть вызывали церковь и церковники. Стремясь сохранить свое руководящее положение, они мешали развитию светского образования, настаивали на том, чтобы преподавание строилось в плане прославления религии. Отстаивая и развивая материалистическое миропонимание, Ломоносов требовал, чтобы церковники не смели соваться в дела науки. Когда церковники и особенно придворные проповедники Криновский, Дубенский и другие обрушились на Ломоносова, обвиняя его в «распространении натурализма», он дал им уничтожающий ответ:
…Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст,
Но мы уверены о том, что мозг твой пуст…
Нравоучением преславный Телемак
Стократ полезнее твоих нескладных врак[130].
Он обвинял духовенство в распространении и культивировании самого дикого суеверия и невежества. Понимая, что бесполезно «невеждам попам физику толковать», он прямо называл их палачами и обвинял в том, что они «желают после родин и крестин вскоре и похорон для своей корысти»[131]. Указывая на «земное происхождение» постов, праздников и других церковных догматов, Ломоносов писал, что «обманщик, грабитель, неправосудный, мздоимец, вор и другими образы ближнего повредитель» не становится нисколько лучше от того, что он соблюдает все церковные установления, «хотя бы он вместо обыкновенной постной пищи в семь недель ел щепы, кирпич, мочало, глину и уголье и большую бы часть этого времени простоял на голове вместо земных поклонов»[132].
Ломоносов не ограничивался высмеиванием некоторых церковных обрядов и установлений, а требовал, чтобы правительство запретило их. Отчетливо понимая, какое сопротивление встретит проведение подобных мероприятий, Ломоносов советовал не бояться этого. У него не вызывало никакого сомнения, что предлагаемые им мероприятия будут приняты русским народом. «Российский народ гибок!»[133] — восхищался он.
Эти смелые предложения отнюдь не одиноки в творчестве Ломоносова. Рядом с ними стоят обвинения против церкви и духовенства, с такой силой выраженные им в «Письме о пользе стекла» и «Явлении Венеры на Солнце», рядом с ними стоит и «Гимн бороде». Смысл и место этого стихотворения в творчестве Ломоносова в буржуазной науке злостно извращались. Его замалчивали, изображали «случайным озорством», «грубой шуткой», либо объявляли выступлением против «суеверия и старообрядцев». Только работы советских ученых показали, что «Гимн бороде» представляет собой смелое и резкое выступление против духовенства и реакции. «Борода» в стихотворении Ломоносова — это символ невежества, мракобесия, ханжества, фанатизма и показной святости. «Борода» — это духовенство, выступающее против наук и преследующее ученых. Он показывал, что только прикрываясь «бородой» (т. е. своим духовным званием) могут безнаказанно действовать «дураки, враги, проказы». Разящая сила произведения усиливалась содержащимся в нем прямым указанием на то, что «борода» (т. е. духовное звание) является для их владельцев в первую очередь источником дохода и паразитического образа жизни.
Через многие расчесы
Заплету тебя я в косы
И всю хитрость покажу,
По всем модам наряжу.
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи.
Дайте ленты, кошельки
И крупитчатой муки[134].
Озорной, грубоватый припев «Гимна» усиливал его сатирическую силу. Стихотворение попало в цель: духовенство пришло в ярость. Оно вызвало Ломоносова на заседание синода с целью изобличить его в авторстве и потребовать раскаяния. Но Ломоносов и не думал отступать, он, как писал синод, «начал оный пашквиль шпынски защищать, а потом,
