Шрифт:
Закладка:
Орехов, театрально раскинув руки, вышел на первый план. Все присутствующие выпучили глаза, а некоторые даже открыли рот.
– Точно, он ее сутенер, ну, по тряпкам видно, что богатенький перец.
Глава 16
Голова болела смертельно.
Аделина боялась открыть глаза, даже пошевелиться, чувствуя, как острая боль пульсирует в висках, эхом отдается в мозг и снова пульсирует.
Может быть, она умерла?
Нет, тогда она не чувствовала бы ничего, скорее всего, ничего, но это не точно. А может быть, это жизнь после смерти? Собственный ад Ады Галич, и теперь голова будет болеть вечно?
Господи, какой ужас!
Аделина медленно пошевелила пальцами, под рукой было что-то гладкое, а еще было тепло и даже приятно пахло. Значит, она не где-то на улице в канаве или у мусорного бака. И не в полицейском участке, а в чьем-то доме и на чьей-то кровати.
Боль в голове мешала думать, нужно было собрать мысли в кучу и потом построить из них логическую цепочку. Понять, что с ней произошло, и почему сейчас так раскалывается голова?
Она попыталась разомкнуть веки, через узкую щелочку сквозь ресницы был виден белый потолок и люстра. Шестирожковая, с металлическими завитками, листьями и стеклянными висюльками. У них в квартире была такая же, когда они приехали в этот город. Аделине было тогда пятнадцать лет, отца перевели на новое место и дали квартиру, и в зале была такая же люстра.
Ада открыла глаза шире, но смелости и сил, чтобы приподняться или повернуть голову, не было. От дневного света глаза начинало резать, пришлось зажмуриться, поворачиваясь на бок.
– Господи, да почему же так хреново? – прошептала, облизывая пересохшие губы.
Так, люстра – это отлично, люстра – это хорошо, а еще белый потолок, такая люстра лет двадцать пять назад стоила ой как дорого. Черт с ней, с этой люстрой, остро необходимо было восстановить хронологию вчерашних событий. Хотя кто сказал, что это было все вчера? Может быть, она здесь не один день лежит, а три дня? В таком же бессознательном состоянии просыпается и вновь засыпает, так ничего и не вспомнив?
Ну, в том, что сейчас Галич страдает жесточайшим в своей жизни похмельем, виноват, конечно, Гена Орехов.
Орехов – корень зла.
Из-за него в школе всегда срывались уроки, его искала полиция или какие-то странные личности. Это Орехов всегда попадал в какие-то передряги, но выходил из них без последствий и увечий. Везучий, паршивец.
Они познакомились, когда им обоим было по пятнадцать лет. Аделина заселилась вместе с родителями в квартиру напротив той, где жил Геннадий. А потом, словно специально, попала в ту школу и в тот класс, где учился он, и даже оказалась с ним за одной партой, сама того не зная, заняв свободное место. Может быть, это была судьба, сейчас неизвестно, тогда им, подросткам, казалось, что все у них навсегда.
«Так, мысли снова пошли не в ту сторону. Сосредоточься, Галич, сосредоточься. Что было вчера, почему ты так напилась, где ты сейчас находишься», – Аделина вела мысленный диалог сама с собой, пыталась расслабиться.
И когда голова вроде бы перестала болеть, цепочка начала выстраиваться – до того самого момента, когда Аделина попросила таксиста в смешной кепке высадить ее на вокзале. Мужчина, который всю дорогу вел себя нервно, много болтал и улыбался, рванул с места и уехал с ее чемоданом и саквояжем.
Не поняв в первое мгновение, что вообще произошло, Аделина стояла как вкопанная и смотрела вслед удаляющемуся автомобилю. Это как надо понимать? Среди белого дня, почти в центре города ее ограбили? Получается, что да, так оно и было.
Не бежать же ей на высоченных каблуках, в дорогом костюме вслед такси?
Нет, Ада не побежала, она закричала – на стрессе, на нервах и эмоциях – во весь голос. Но тут же была заткнута какой-то девкой в короткой юбке, с рыжим гнездом на голове и противным голосом. Она кричала, чтобы Аделина заткнулась и валила к чертям.
Молчать Ада не стала.
Не в ее правилах терпеть унижения и оскорбления.
Ада ответила.
Ответила так же грубо, за что получила еще несколько слов отборного и витиеватого мата. Женщина от оскорблений перешла к угрозам, и на это тоже Галич ответила. Разгорелся скандал, который, еще немного, и мог перерасти в драку. Он практически перерос, потому что эта наглая нечесаная особа толкнула Аделину в грудь. Галич, недолго думая, замахнулась сумочкой и шарахнула ее по голове.
Как раз в это время мимо них проходил полицейский патруль, мужчины принялись разнимать. Шум, возня, крики, рыжая оказалась шустрая, воспользовавшись заминкой, убежала и скрылась за углом. Ада никуда не собиралась бежать, ей как раз нужна была полиция, чтобы заявить об ограблении, но дело повернулось совсем в другую сторону.
Оказавшись в обезьяннике до выяснения обстоятельств, Аделина недоумевала, почему так произошло? Почему она, порядочная гражданка двух стран, оказалась в итоге крайней, и ее приняли за проститутку?
Паспорта с собой не оказалось, он остался в саквояже, который Ада всегда брала с собой в поездки, складывая туда дамские мелочи: косметичку, бутылочку воды, орешки, шоколадку в дорогу. Но сейчас все это добро вместе с планшетом, кое-какими бумагами и, главное, с паспортом, укатило в неизвестном направлении. Ей даже нечего было предъявить полиции, чтобы удостоверить свою личность, хорошо хоть телефон был с собой.
Пришлось позвонить Геннадию.
С его появлением в участке все завертелось так быстро, что теперь даже не припомнить, кто что говорит и делал. Вроде бы Орехов дал кому-то взятку за то, чтобы Аделину отпустили. Сам он еле сдерживал смех, глядя на нее, называл все время «моя курочка», говорил что-то про золотые яйца и даже пару раз шлепнул по попке.
Бред полный.
А Гена скотина, потому что приказывал молчать и под руку тащил к своему внедорожнику. Аделина, переходя на французский, кричала о несправедливости происходящего, прогнившей системе, о бездушных людях, потихоньку скатываясь в истерику.
Но в руках оказалась фляжка, а Гена сказал: «Пей».
Ада сделала глоток, жидкость обожгла горло, после второго тепло разлилось в груди, а после третьего язык развязался еще больше. Куда они ехали, зачем и как долго, Галич не помнила, так же как и в какой момент закончилась фляжка.
Стало знобить. Ада зашарила руками по телу, понимая, что она в одном белье.
– Вот же черт… м-м-м…
– Да,