Особенно любопытен в этом перечне богоподобных риши великий гуру Джамадагни — персонаж древнеиндийского эпоса Махабхарата. Он решил проверить, насколько его сыновья послушны и преданы ему. Придуманное им испытание ввело бы в шок кого угодно. Он приказал четверым своим сыновьям от его жены Ренуки отрубить их матери голову топором за похотливые мысли.

Ренука оказалась невольной свидетельницей любовных игрищ царя Читраратхи и его жены. По словам Джамадагни, Ренука не отвела глаз от охваченной страстью пары. Мало того, в ее глазах вспыхнул блудливый огонек, а кожа от возбуждения почернела. Трое юношей наотрез отказались умерщвлять собственную мать. Четвертый же, по имени Парашурама (он же шестая аватара бога Вишну), согласился и без всякого промедления исполнил приказ отца. Парашурама воспользовался топором, подаренным ему богом Шивой, отчего и получил свое имя, означающее Рама с топором. Джамадагни проклял трех своих сыновей. Наказание за их непослушание было более чем суровым. Они впали в безумие, а сказать точнее, совсем лишились рассудка. Превратились, как сейчас сказали бы, в овощ. Видя, что его отец удовлетворен безропотным ему подчинением, Парашурама робко попросил его оживить мать и вернуть разум братьям. К счастью, Джамадагни тут же все исполнил.

Остается добавить, что согласно традиции, все эти семь риши когда-то, в одном из предыдущих рождений, были медведями, потому-то и образовали семичленное созвездие Большой Медведицы.

Почему я уделил такое большое внимание перечислению всех этих мудрецов-риши? По двум важным причинам: во-первых, все риши считаются прародителями высокородных жреческих, а в некоторых случаях и воинских готр. А во-вторых, индийским богам и их отпрыскам присуще достаточно мирное и не обременительное сосуществование возвышающих личность добродетелей и омерзительных пороков. И в-третьих, с рассказами о их подвигах и шалостях Первоучитель рос и духовно мужал. И вот однажды он нашел в себе силы переселить не сами эти персонажи, а их аллегорические сущности в человеческое сознание, превратив их в образы различных умственных состояний. Удивительное дело, после такой пертурбации пространство условного мифологического мира, его боги, существа и герои приобрели жизненную достоверность и вселенский масштаб.

Я к тому же предполагаю, что в своих размышлениях о их жизни и судьбах Сиддхартха Гаутама понял, к каким последствиям приводит симбиоз морали и аморальности и как к этому следует относиться. Он сам и его последователи своей деятельностью противопоставили себя всем этим авторитетным мифологическим героям. Обращу внимание еще на одно основательное отличие буддистов от мудрецов ведийской эпохи. Оно обозначилось в их духовной независимости и отстраненности от всего, с их точки зрения, несущественного. Они стоически и безропотно воспринимали происходящее с ними и вокруг них.

Как мудро замечает Генри В. Миллер, «Будды были свободны во всех смыслах слова. Роль, которую они на себя принимали и исполняли, не имела ровно никакого значения. Даже рабская доля их нисколько не ужасала. Они жили в этом мире и от этого мира зависели. Не отказываясь ни от чего, они в то же время ничего не навязывали другим. И они вполне удовлетворялись тем, что лишь были»[65].

Боги в древнеиндийской мифологии существуют так же, как и люди, — в мире страстей и пороков. Некоторые их поступки — низменного характера и безжалостные по отношению к земным тварям. Что бы они ни делали, все сходит им с рук до той поры, пока карма не осуществляет над ними свой высший суд. Нетрудно представить, что пороки богов и полубогов переходят и на полномочных их представителей в мире людей — жрецов, брахманов. Ведь брахманы с богами в приязненных отношениях. Не зря же их иногда считали за божества в человеческом облике. «Брахман — ученый или неученый — великое божество», — заявлено в Ману-смрити[66].

Вселенная представлялась древним индийцам многослойной и разноплановой. В Ведах присутствуют три мира: небеса (санскр. — сварга), земля (санскр. — притхви), подземное царство (санскр. — патала). Существуют две сферы — чувственного и духовного (санскр. — камалока и брахмалока).

Сфера чувственного обозначала повседневный, эмпирический мир. Сфера духовного — обитель бога Брахмы, или Вишну, или Шивы.

В небесное царство попадают иногда (в малом числе) и смертные, ведшие до этого во многих своих перерождениях праведную и благочестивую жизнь. Там они некоторое время находятся в состоянии блаженства, как боги. Вместе с тем люди, попавшие в этот своеобразный рай, не должны обольщаться своим новым положением и думать, что оно продлится вечно. Ведь их статус небожителей временный и напрямую связан с определенным количеством совершенных ими благих поступков. К тому же на индийских небесах кипят те же земные страсти, вызываемые любовью к кому-то или ненавистью. Небеса для желающих действительного и полного освобождения оказываются всего лишь очередным нравственным испытанием, хитроумной ловушкой.

Так думают индусы. Буддисты словно бы принимают эту картину мира, но с некоторыми существенными поправками и оговорками. Для первых буддистов пребывание в этих мирах — результат кармы, а сами миры — состояния ума.

Они полагают, как и индусы, что жизнь в пространстве богов, брахмалоке, это еще не окончательное избавление от бесконечных перерождений. Более того, она уводит людей от выполнения главной задачи — изменить самих себя в лучшую сторону. Жизнь среди счастливых небожителей оглупляет. Она расслабляет острый ум и притупляет добрые чувства. Ничто не вечно в подлунном мире, где существуют время и протяженность пространства. Любой человек, даже самый благочестивый, когда-то «низвергался» в предыдущих рождениях с высот на землю, попадая снова в круговерть, казалось бы, нескончаемых рождений, смертей и новых рождений.

Чтобы не канули в небытие приобретаемые людьми знания и события древности в их мифологическом пересказе, в Древней Индии, и не только в ней одной, использовалась практика их передачи с помощью живого слова от человека к человеку, от поколения к поколению. Это была единственная возможность сохранить духовные откровения и практические советы мудрых людей от гибели во времена всеобщего озверения.

Умные рассуждения и воплощающие их образы перетекали столетиями из одной с юношеских лет обучаемой, «продвинутой» головы в другую, а из этой — в следующую, и так до бесконечности. Такая форма передачи культурной и научной информации представлялась людям той эпохи наиболее разумной для сохранения духовного наследия. Для запоминания большого количества текстов требовалась не только развитая память, но и невероятное усердие.

Например, на запоминание первоначального буддийского Свода у обладающих выдающимися способностями монахов уходило от двадцати до двадцати пяти лет. Они держали в своей голове около восьми тысяч историй, легенд, проповедей, поучений, афоризмов. К этим