и дики, они жгли и грабили. Многие жители были убиты, совершались насилия над женщинами, часть населения рассеялась. В большинстве случаев в этих жестокостях не было никакого смысла. Население не оказывало ни малейшего сопротивления. Оно было покорно и, что соответствует и нашим взглядам, не принимало участия в борьбе. Вся ответственность за эти злодеяния ложится на русских[8].

Русская армия легла тяжелым бременем на Восточную Пруссию. Теперь у нас было гордое чувство, что мы освободили германскую землю от врага. Ликование и благодарность населения были велики. Страна была освобождена не для того, чтобы вновь попасть под чужое иго. От такого позора да сохранит нас Бог.

14 сентября в Инстербурге мы находились в полном ощущении победы и великих достигнутых результатов. Тем неожиданнее было для меня внезапное мое назначение начальником штаба Южной армии, которая должна была формироваться под начальством генерала фон Шуберта в Бреславле.

VI

На западе германское наступление закончилось неудачей.

Правое крыло западной германской армии было недостаточно сильно и захватывало недостаточный фронт. Удаление гвардейского резервного и XI армейского корпусов зловеще дало себя знать. Наоборот, это крыло следовало усилить корпусами из Лотарингии и Эльзаса. Это вытекало и из этюдов генерала графа фон Шлифена. Вразрез с теориями графа фон Шлифена развернувшиеся там войска надвинулись к линии Люневиль – Эпиналь настолько вплотную, что оказались там пригвожденными. То же самое случилось бы со всеми армиями, если бы мы не двинулись через Бельгию, а сохранили правое крыло южнее Лонгви. В то время, как мы истекали бы кровью на барьере французских крепостей Верден – Бельфор, наше правое крыло было бы атаковано со стороны Бельгии союзными франко-англо-бельгийскими армиями и было бы разбито. Одновременно мы потеряли бы Нижнерейнскую промышленную область; наше поражение стало бы безусловным.

Был отдан приказ об отступлении от Марны. Мне не удалось установить, имелись ли для этого основания или нет.

Теперь война должна была затянуться надолго и потребовать от отечества невероятного напряжения. Настал час, когда в Германии действительно все должно было быть поставлено на ноги для войны, и с этой целью должна была начаться большая агитационная работа. В конце октября 1914 года я был в Берлине и меня поразило господствовавшее там настроение. Исключительная серьезность нашего положения абсолютно не давала себя знать.

Для двойственного союза Германии и Австро-Венгрии явилось тяжелым и зловещим событием, что, уступая в числе и будучи со всех сторон обставлены врагами, немцы сразу же решительным ударом не покончили с навязанной им войной и не разбили превосходящего по числу, но менее обученного противника. Если можно было ожидать, что на стороне немцев, благодаря их крепким традициям, еще надолго сохранится известный перевес, то надо было учитывать, что с течением войны различие в степени обученности между противными сторонами сгладится. Сильная убыль кадровых офицеров могла опасно сказаться. Во всяком случае, чтобы превосходство противника в числе было менее чувствительно, надо было напрячь все усилия, чтобы обеспечить за нами превосходство в выучке.

Мы особенно должны были готовиться к тому, что Англия использует время, чтобы увеличить свою боевую силу и создать наравне с флотом и сильную армию. Людей для этого было достаточно. Чтобы, несмотря на все, выиграть войну, мы должны были ничего не упустить. Вся Германия должна была превратиться в военный лагерь. Это было моим новогодним пожеланием к 1 января 1915 года, посланным мной в одну из газет. Осенью 1914 и зимою 1914/15 года Верховное военное командование сформировало от 18 до 20 дивизий. Мы создавали новые дивизии из ландверных и ландштурменных частей. Мы начали уменьшать число батальонов в дивизии с 12 до 9, а из сэкономленных батальонов с добавком к ним артиллерии и специальных частей формировали новые дивизии. Мы делали многое, но во всех отношениях все же недостаточно.

8-я армия, несомненно, находилась теперь в состоянии предоставить несколько корпусов для отправки на запад. Мне не известно, обсуждало ли верховное командование этот вопрос, или же ввиду трудного положения австро-венгерской армии совершенно не поднимало его. К моему глубокому сожалению, как я это теперь увидел, австро-венгерская армия была совершенно разбита и отошла с огромными потерями за реку Сан. Русские следовали за нею; русское вторжение в Моравию, а затем в Верхнюю Силезию стало возможным. Надо было помочь австро-венгерской армии, иначе она могла быть уничтожена. Наступление 8-й армии через Нарев, которое обдумывалось в начале сентября, теперь было бы ударом по воздуху. Подкрепления должны были подойти непосредственно, и надо было придать им возможно большую силу. Западный же фронт усилить мы были не в состоянии.

Приказ, который я получил вечером 14 сентября в Инстербурге, гласил, что два корпуса из состава 8-й армии должны были образовать Южную армию в Верхней Силезии. Это предприятие как будто имело в виду только отпор и являлось только оборонительным. Во всяком случае, оно было недостаточным, чтобы хоть в какой-нибудь степени восстановить положение в Галиции. Нам нельзя было только отражать, мы должны были действовать. Ввиду этого я по телефону немедленно переговорил с верховным командованием и лично с генералом фон Мольтке и предложил отправить главные силы 8-й армии под командованием генерала фон Гинденбурга в Верхнюю Силезию и Познань. Только слабые силы должны были оставаться для обеспечения Восточной Пруссии на тот случай, если русские со свежими силами опять начнут вторжение в эту несчастную страну. Во всяком случае, я надеялся, что до этого момента еще имеется время. Еще в течение операции на всякий случай было дано распоряжение об усилении и развитии укреплений Летцена и озерной позиции. Мы налегали на то, чтобы не только составлялись проекты, но и соответственные работы энергично бы велись в действительности. Линия реки Ангерапа тоже должна была быть укреплена. Эти мероприятия отвечали изменившейся обстановке и в дальнейшем себя окупили.

Генерал фон Мольтке обнадежил меня, что мое предложение будет рассмотрено, и кратко сообщил мне о резком изменении обстановки на западе. До сих пор до нас доходили только случайные слухи. Генерала фон Мольтке положение на западе глубоко волновало. Это был мой последний служебный разговор с этим выдающимся человеком. Он остро схватывал военные вопросы и умел необычайно ясно разбираться в обстановке крупных операций. Но он не был решительным человеком и был настроен скорее мирно, чем воинственно; мне вспоминаются многие его беседы. В последние месяцы перед началом войны его здоровье, несмотря на повторный курс лечения в Карлсбаде, сильно пошатнулось.

В эти дни руководить операциями начал военный министр генерал фон