Шрифт:
Закладка:
Рихсиев слушал меня, раскрыв рот.
– Разве обязательно идти всем, товарищ Курбанов? Да хватит и четырех человек из родственников. Поднимут носилки с четырех сторон и понесут. Больше четырех человек не нужно. А впрочем, пусть будет шестеро. Двое будут могилу копать.
– Рихсиев-ака, человек не собака, чтобы, волоча его за ногу, выбросить в яму. Человек на то и зовется человеком. Разве есть существо величественнее, чем человек?
Рихсиев слушал меня, раскрыв рот.
– Да ладно, подумаешь, какая-то там старушка. Всего-навсего сторожиха! Вот если бы она была личностью, имевшей большое международное или, по крайней мере, местное значение, если бы мы стояли в почетном карауле, повязав на руку черную повязку, носили бы траур, речь могли бы произнести…
– Рихсиев-ака, больших или маленьких людей не бывает. Все – люди. Хороший ли человек, плохой – живет он одну жизнь. Он жил так, как мог, делал то, что было в его силах, и считал себя человеком. Встречался с нами лицом к лицу, плечом к плечу, жил с нами в одно время. Когда человек уходит безвозвратно, тот, кто не проводит его, разве может считаться человеком?
– Смерть старушек, товарищ Курбанов, дело местного значения. Большой важности не имеет. Вон сколько трагедий разыгрывается на международной арене… Иранский шах Пехлеви, оказывается, дал тайный приказ сжечь кинотеатр. В нем было пятьсот человек. Вот что такое настоящая трагедия. Ужас! Я выражаю иранскому народу глубокое соболезнование. Я встревожен международным положением, товарищ Курбанов. Очень озабочен! Международная обстановка с каждым днем обостряется все сильнее…
60
Наутро к нам пришел участковый. Не поздоровавшись, встал, заложив руки за спину, у порога и начал выговаривать:
– Вам что, советские органы – игрушка?
– Что мы такого сделали?
– Почему не явились в назначенное время?
Я взорвался:
– Не захотел идти – и все тут! С женой в кино ходил! Понятно?
– Залезайте в машину!
Удивившись, я выглянул через дувал на улицу, а возле наших ворот – милицейская машина. Желтая. Мне стало не по себе.
– Участковый, брат, так не годится. Убери поскорее свою машину! Не дай Бог никому, чтобы у его ворот стояла «скорая помощь» или милицейская машина. Уезжай скорее, брат, пока никто не увидел!
– Будет вам, нечего философствовать.
– Вот я перед тобой. Хочешь – стреляй, а в милицейскую машину не сяду! Уж если есть такая нужда, поеду на автобусе.
– Тогда чтоб живо следом за мной приехали!
Они уехали. Я с тревогой выглянул через забор на улицу: не увидел ли кто милицейской машины? Хвала Всевышнему, людей на улице не было.
61
Я отправился в райцентр на автобусе. В дороге меня укачало. Пришел в милицию, открыл обитую кожей дверь. Капитану-начальнику рассказал о бабушке Доно. Тот покачал головой, выразил соболезнование.
В комнату вошел милиционер. Подошел к капитану-начальнику:
– Некоторые, товарищ капитан, указывают на Мумина – того, что с улицы Коммунизма.
– И где этот парень?
– Не видать нигде. Я аккуратно расспросил соседей. Говорят, лежит дома, лицо разбитое мазями мажет.
– Ясно. Глядите мне в оба, чтобы чего не пронюхал. Доставите, когда скажу. А сейчас приведите чайханщика и продавца рыбы.
Спустя некоторое время милиционер вернулся:
– Привел, товарищ капитан. Пусть войдут?
– Введите.
На пороге появились чайханщик и продавец рыбы. Чайханщик согнулся и поздоровался.
Капитан-начальник, указывая карандашом на чайханщика, сказал:
– Сначала войдите вы. А вы подождите в коридоре.
Чайханщик хотел поздороваться с капитаном-начальником за руку. Прижал руки к груди и засеменил по ковру. Капитан-начальник, не поднимая головы, карандашом указал чайханщику на стул. В замешательстве чайханщик чуть было не схватился обеими руками за карандаш. Потом отдернул руки и сел туда, куда ему показали. Прямо напротив меня. Кивнул мне. Капитан-начальник просмотрел кипу бумаг. Повернулся к чайханщику. Записал его имя и фамилию.
– А теперь расскажите о драке, которая произошла в вашей чайхане, Саттаров-ака.
– Какой драке?
– О драке, происшедшей двадцать четвертого января.
– Что еще за драка? Уж не сон ли это? Ах, да, вспомнил! История эта произошла не в нашей чайхане, а на улице, капитан-ука[10].
– Точнее, возле вашей чайханы.
– Сами понимаете, капитан-ука, в базарный день народу бывает много. Обычно я очень занят. Шум такой, что ничего не услышишь.
– Но ведь, наверное, можете отличить простой гул в чайхане от криков драки?
– Не отличаю, капитан-ука, совсем не отличаю. В этом все дело. В ушах все время гудит. А кто, о чем – не разберешь. Хотите верьте, хотите нет. Вот, если сосчитать на пальцах, я могу сказать: есть в этом гуле голоса стариков – это раз! Есть молодых – это два! Есть и голоса старушек – это три! А есть и девичьи – это четыре! Еще есть голоса младенцев – это пять! Итого уже пять! Теперь сосчитаем остальное. Кроме перечисленного: шум от проезжающих по улице машин – это раз, мычание коров, возвращающихся с базара, – это два…
– Ладно, хватит. Расскажите мне о том, что видели.
– Как же так, капитан-ука? Как я мог видеть, если я ничего не слышал?
– Но глаза-то у вас есть?
– Все верно, глаза есть. Всевышний, как вы можете заметить, и нас тоже ими не обделил. Только знаете, капитан-ука, если бы вам довелось выпить хоть пиал-ку чая в нашей чайхане, вы бы точно заметили, что самовар наш стоит в самой глубине чайханы. Есть одно махонькое окошко, как в ларьке. Во-от такусенькое! Через это окошко я и передаю чай. Окошко вровень с моей грудью. Если даже вот так согнусь и выгляну, улицы мне оттуда не видно. У меня аж поясница разболелась, капитан-ука. Целый день нагибаюсь.
– Но, может, вам хоть что-то известно об этой драке?
– Известно, капитан-ука. Один раз нагнулся и увидел толпу на улице. Больше ничего не видел.
– Ладно, идите. Если понадобитесь, вызовем снова. Спутнику вашему скажите, пусть войдет.
Прижимая руки к груди, чайханщик кивнул капитану-начальнику. Быстро засеменил к двери, будто за ним кто-то гнался.
Вошел продавец рыбы. Капитан-начальник записал и его имя и фамилию. По тому, как он надменно расселся и как вопрошающе – мол, слушаем – нахмурил брови на капитана-начальника, было видно, что человек он бывалый. У меня появилась надежда.
– Итак, теперь мы вас послушаем, Шукуров-ака.
Продавец рыбы даже глазом не моргнул:
– Что вы хотите услышать?
– Как вы знаете…
– Знаю, участковый мне говорил. Но я ничего не видел. Все! Могу даже написать. Больше ничего! Я могу идти? Меня работа ждет. На этом все!
– Не спешите, разговор наш только
