Повинуясь внезапному порыву решил навестить родителей Айрин. Вывел флаер из столицы и отдал на управление автомату, чтобы успокоиться. Откинулся в кресле, потирая виски. На соседнем сидении лежала коробка с пирожными — из кафе не получилось уйти с пустыми руками. Вынул из кармана цилиндр — литой, не раскручивается. Вещь совершенно незнакомая и не похоже на таррианскую. Возможно, индивидуальный дизайн? Сам увлекался изобретениями, особенно во всем, что касалось транспорта. Флаер, на котором разбилась Айрин, его разработка. И зачем жене понадобилась скоростная машина?

Прикосновение к цилиндру не давало никаких ощущений, будто вещь не имела истории. Но Айрин держала эту штуку в руках, а Электра хранила, значит, должны остаться следы. Почему он не чувствует? Потерял и эту способность?

Роберт раздраженно отбросил цилиндр. Сделал несколько глубоких вдохов, отгоняя картину с осколками. Какое отношение цилиндр имел к Айрин, почему это надлежало сохранить в тайне? Вариант сюрприза-подарка отмел сразу. Похоже на что-то личное и важное для нее.

Роберт ни в чем не стеснял жену, не имел от нее тайн. Хотя и не говорил о проблемах, чтобы не волновать, не вмешивал в политику. Не скрывал, но умалчивал. Жена, скорее всего догадывалась, но делала вид, что принимает игру. Нервозность Айрин он бы почувствовал, не мог не почувствовать.

«А если она закрылась? Нет, маловероятно», — Роберт потряс головой.

Родители Айрин, Карл и Эльза, жили в Литтоне, небольшом городке в пятидесяти минутах полета. Под крылом показались знакомые терракотовые крыши. Дом Карла находился в спокойном тихом районе, лежащем в стороне от центра. Роберт переключился на ручное управление и пошел на снижение. Спохватился, что не предупредил. Они могли уехать или вообще сменить место жительства. Ладно, попытается, раз уж прилетел. Привычно направил флаер на посадочную террасу. Подхватил коробку с пирожными и направился к входу. «Лестница», — Роберт скривился. Ступеньки давались тяжело.

После спуска разболелась спина. Сейчас только понял, что устал, и хорошо бы оказаться дома, растянуться на полу в гостиной. От лежания на жесткой ровной поверхности боль уходила. Перед входом затормозил, раздумывая не повернуть ли обратно. Но дверь открылась.

— Что мнешься как неродной? — Карл улыбнулся. — Сбежать надумал? Не получится. Я за тобой с террасы наблюдаю.

Они обнялись. Карл, не принимая возражений, потащил его в дом, искренне радуясь, как дорогому гостю. Роберт тяжело плюхнулся в кресло и замер, ожидая, когда боль в спине утихнет. В комнату вошла мать Айрин, вздрогнув, остановилась. Плотно сжатые тонкие губы, суровый прищур светлых глаз — неподвижная скорбная статуя. Эльза всегда его недолюбливала, хотя он и не понимал причины, повода не давал. Возможно предчувствовала что-то? А теперь ненавидит и подавно. Роберт не забыл ее обвинений, гневных, отчаянных, брошенных в лицо сразу после окончания церемонии. Впрочем, он и сам себя винил, сильнее чем кого бы то ни было. Не останься Айрин с ним, ее судьба могла сложиться иначе.

Роберт улыбнулся, грустно, примирительно, в конце концов, у них общая боль. Эльза подошла к нему, схватила за руки, пристально всматриваясь в глаза.

— Ты изменился, — констатировала, отстраняясь.

Роберт пожал плечами:

— Не получилось выполнить твое пожелание. Хотя старался.

— Я не со зла, — сказала Эльза. — Продолжишь язвить, выставлю за дверь.

— Не буду, — пообещал Роберт.

Эльза говорила без ненависти, будто простила, отпустила прошлое. Забрала коробку, которую он все еще держал в руке. Раскрыла, заглянула внутрь, улыбнулась совсем по-доброму:

— Пирожные, надо же. Умеешь, если хочешь.

Карл прикатил столик с напитками. Когда успел?

Разложили пирожные. Тарелки с цветочным ободком, миниатюрные невесомые чашечки, ровно на один глоток, изящные ложечки. Как и весь дом, мягкий, уютный, с плавными изгибами. И сад. Лиловые кисти вистерии обвивались вокруг колонн, заглядывали в окно. Карл распахнул балконную дверь, и в комнату потянулся нежный аромат. Светло-зеленые листья, забавно перекрученные стволы на ажурных конструкциях, душистые соцветия, все это всколыхнуло нечто давно забытое. Роберт пытался уловить воспоминание, но не удержал и досадливо поморщился. После операции возникли проблемы с памятью. Хранитель нашел причину: Роберт заставил себя кое-что забыть. Вполне объяснимо, учитывая то, что с ним случилось. Однако неприятные моменты Роберт помнил. Значит было что-то похуже. Дальше «похуже» фантазия не шла, но хранитель сканировал его память, а обмануть сканер невозможно. Понимание, что Кристофу известно то, чего он не помнит, оставляло неприятный осадок.

Айрин не походила на мать ни внешне, ни вкусом. Предпочитала минимализм, простоту и строгость, и садом, особым увлечением матери, не интересовалась, оставляя Роберту заниматься растениями. Времени хватало только на цветы в кадках, не требующие усилий и особого ухода. Роберт часто уезжал, порой надолго, оставляя жену в одиночестве. Чем она занималась, кроме серфинга? Айрин не жаловалась, не упрекала, а он верил, что она независима, нравился ее непростой, порой вздорный характер, и только сейчас Роберт задумался, как многого не знал, не вникал, не придавал значения.

Эльза спокойно за ним наблюдала, а на лице Карла читались вопросы. Роберт разрешающе кивнул.

— Как ты? Официальные источники молчат, а слухи ходят самые разнообразные, — поинтересовался Карл.

— Нормально в целом. Если не получится восстановиться на собственном ресурсе, запустят искусственную регенерацию.

— Почему не начали сразу? — удивился Карл.

— Доктор Альберт считает, что в таком случае, способность к природной регенерации будет утеряна. А так, всего лишь временные неудобства.

— Ты еле ходишь, я же видел, — не согласился Карл.

— Устал и набегался, — Роберт ответил уклончиво.

— И глаза больше не синие. Цвет как у моря перед бурей, — заметила Эльза.

— Меня все еще штормит, — улыбнулся Роберт. — Отдохну, будут синие.