Шрифт:
Закладка:
Некоторые художники, например ближайший друг Оллстона Эдмунд Троубридж Дана, восстали против этого удушающего неоклассицизма. В 1805 году Дана протестовал против большого почтения к древним. "Всех мучает... ничего, кроме классиков, классиков, классиков!" - жаловался он. Он жаждал литературы чувств. "В наше утонченное время, - говорил он, - мало что обращено к воображению или сердцу; ведь, исходя из той или иной убедительности, быть тронутым немодно. . . . Учреждение вытеснило чувства", и читатели зациклились на Александре Поупе и сидят "чопорно с Аддисоном и приличиями", вместо того чтобы поглощать Шекспира. Дана хотел, чтобы писатели поняли, что "необученные детские жесты более изысканны, чем отточенные придворные церемонии".84
Но голос Даны был единичным. Повсюду большинство американских критиков и художников призывали к подавлению индивидуальных чувств и, вместо этого, искренне настаивали на моральной и социальной ответственности художника, что вытекало не просто из пуританского наследия американцев или их чтения шотландских моралистов, а из их революционных устремлений к искусству. Неоклассика так глубоко прониклась приверженностью к обществу, что большинство американских писателей и художников стали неспособны раскрывать личные истины за счет своего общественного "я", не желая рассматривать красоту, как заявил Джордж Бэнкрофт в 1827 году, как "нечто независимое от морального эффекта". Действительно, молодой Бэнкрофт, учившийся в Германии, находил Гете "слишком грязным, слишком зверским в своих концепциях и, следовательно, непригодным для американского потребления".85 Именно такие настроения породили джентльменское общество XIX века.
16
.
Республиканская религия
Культурные джентльмены, такие как Томас Джефферсон, могли полагаться на искусство и науку, чтобы помочь им интерпретировать и реформировать мир, но это не относилось к большинству рядовых американцев. Почти все простые и средние люди в ранней Республике по-прежнему понимали мир через религию. Опустошительные пожары, разрушительные землетрясения и неурожаи были происками Бога и часто считались наказанием для грешного народа. Как и в середине восемнадцатого века, люди все еще падали на колени, когда их поражала Божья благодать. Люди молились открыто и часто. Они серьезно относились к религии, говорили о ней и привычно прибегали к ней, чтобы исследовать состояние своей души. Несмотря на растущее сомнение в откровении и распространение рационализма в ранней Республике, большинство американцев оставались глубоко религиозными.
По мере того как американское общество становилось все более демократичным в начале XIX века, люди среднего достатка поднимались к господству и приносили с собой свою религиозность. Второе Великое пробуждение, как позже назвали это движение, стало массовым излиянием евангелического религиозного энтузиазма, возможно, более массовым проявлением протестантского христианства, чем когда-либо после семнадцатого века или даже Реформации. К началу девятнадцатого века американское общество стало гораздо более религиозным, чем в последние десятилетия восемнадцатого века.
Американская революция разорвала многие тесные узы, традиционно связывавшие религию и правительство, особенно англиканскую церковь, и превратила религию в добровольное дело, дело свободного выбора каждого человека. Но вопреки опыту европейцев XVIII века, чей рационализм подрывал верность религии, религия в Америке не пришла в упадок с распространением просвещения и свободы. Более того, как вскоре заметил Токвиль, религия в Америке приобрела авторитет именно благодаря тому, что была отделена от государственной власти.
Во времена Революции мало кто мог предсказать такой исход. Произошедшая в просвещенную и либеральную эпоху, Революция, казалось, не имела места для религии. Хотя некоторые из основателей , такие как Сэмюэл Адамс, Джон Джей, Патрик Генри, Элиас Боудинот и Роджер Шерман, были довольно набожными христианами, большинство ведущих основателей не были глубоко или страстно религиозны, и лишь немногие из них вели активную духовную жизнь. Как просвещенные джентльмены, обращающиеся друг к другу в ученых обществах, многие из ведущих дворян отвращались от "мрачного суеверия, распространяемого невежественными нелиберальными проповедниками", и с нетерпением ждали того дня, когда "призрак тьмы будет рассеян лучами науки и яркими чарами восходящей цивилизации".1 Большинство из них в лучшем случае лишь пассивно верили в организованное христианство, а в худшем - частным образом презирали и высмеивали его. Хотя немногие из них были откровенными деистами, то есть верующими в Бога-часовщика, который не имеет никакого отношения к откровениям и просто позволяет миру функционировать в соответствии с природными силами, большинство, как, например, историк из Южной Каролины Дэвид Рамзи, склонны были описывать христианскую церковь как "лучший храм разума". Как и главные источники либерализма вигов - философ Джон Локк или публицисты Содружества Джон Тренчард и Томас Гордон, писавшие под именем "Катон", - основатели рассматривали религиозный энтузиазм как своего рода безумие, тщеславие "разогретого или чрезмерно раздутого мозга". Во всех своих сочинениях Вашингтон редко упоминал Христа и вообще старательно избегал свидетельствовать о вере в христианское Евангелие. Многие лидеры революции были протоунитариями, отрицая чудеса и божественность Иисуса. Даже пуританин Джон Адамс считал, что аргументы в пользу божественности Христа - это "ужасное богохульство" в новый просвещенный век.2
Ненависть Джефферсона к духовенству и организованной религии не знала границ. Он считал, что представители "священничества" всегда находятся в союзе с деспотами против свободы. "Для этого, - говорил он, разумеется, приватно, а не публично, - они извратили самую чистую религию, когда-либо проповеданную человеку, превратив ее в тайну и жаргон, непонятные всему человечеству и потому являющиеся более надежным двигателем для их целей". Троица была не чем иным, как "абракадаброй" и "фокусом-покусом". ...настолько непостижимая для человеческого разума, что ни один честный человек не может сказать, что имеет о ней хоть какое-то представление". Высмеивание, по его словам, было единственным оружием, которое можно было использовать против нее.3
Большинство главных основателей, похоже, были заинтересованы главным образом в обуздании религиозных страстей и продвижении свободы. Они приложили к своим революционным конституциям штатов 1776 года звонкие декларации о свободе вероисповедания, как, например, конституция Вирджинии, гласившая, что "все люди имеют равное право на свободное исповедание религии в соответствии с велениями совести". И они использовали эту просвещенную веру в свободу совести, чтобы оправдать повсеместное упразднение англиканской церкви.
Самая продолжительная и ожесточенная борьба за ликвидацию церкви велась в Виргинии. Хотя конституция Вирджинии 1776 года гарантировала "свободное исповедание религии", а законодательное собрание штата приостановило взимание религиозных налогов, англиканская церковь в 1776 году фактически не была упразднена. Многие лидеры Вирджинии, такие как Патрик Генри, были готовы согласиться на некое подобие множественных установлений, но другие, во главе с Джефферсоном и Мэдисоном, хотели покончить с любой формой государственной поддержки религии. Они хотели выйти за рамки призыва Джона Локка к религиозной терпимости; им нужна была религиозная
