Шрифт:
Закладка:
Н.М. Смирнов. Памятные заметки. – Рус. Арх., 1882, т. I, с. 238.
Завтра надобно будет явиться во дворец – у меня еще нет мундира. Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами – молокососами 18-летними. Царь рассердится – да что мне делать?
Пушкин. Дневник, 5 дек. 1834 г.
Я все-таки не был 6-го во дворце – и рапортовался больным. За мною царь хотел прислать фельдъегеря или Арендта (лейб-медика).
Пушкин. Там же, дек. 1834 г.
Третьего дня я наконец в Аничковом. Опишу все в подробности. Придворный лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в восемь с половиной в Аничковом, мне в мундирном фраке, Наталье Николаевне как обыкновенно.
В 9 часов мы приехали. На лестнице встретил я старую гр. Бобринскую, которая всегда за меня лжет и выводит меня из хлопот. Она заметила, что у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в Аничков ездят с круглыми шляпами). Гостей было уже довольно, бал начался контрдансами. Гр. Бобринский, заметя мою треугольную шляпу, велел принести мне круглую. Мне дали одну такую засаленную помадой, что перчатки у меня промокли и пожелтели. Вообще бал мне понравился.
Утром того же дня встретил я в Дворцовом саду великого князя (Михаила Павловича): «Что ты один здесь философствуешь?» – «Гуляю». – «Пойдем вместе». Разговорились о плешивых: «Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают». – «Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело, и волоса лезли. Нет ли новых каламбуров?» – «Есть, да нехороши, не смею представить их вашему высочеству». – «У меня их также нет, я замерз». Доведши великого князя до места, я ему откланялся (вероятно против этикета).
Пушкин. Дневник, 18 дек. 1834 г.
(Суббота.) В середу был я у Хитровой, имел долгий разговор с великим князем (Михаилом Павловичем). Началось журналами. Вообрази, какую глупость напечатали в «Северной Пчеле». Дело идет о пребывании государя в Москве. «Пчела» говорит: «Государь император, обошед соборы, возвратился во дворец и с высоты красного крыльца низко (низко!) поклонился народу». Этого не довольно. Журналист-дурак продолжает: «Как восхитительно было видеть великого государя, преклоняющего священную главу перед гражданами московскими!» Не забудь, что это читают лавочники.
Великий князь прав, а журналист, конечно, глуп. Потом разговорились о дворянстве… Я заметил: что значит наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещением, с ненавистью противу аристократии и со всеми притязаниями на власть и богатства? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто был на площади 14 декабря? Одни дворяне, сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много. Говоря о старом дворянстве, я сказал: «Мы, которые такие же родовитые дворяне, как император и вы…» и т. д. Великий князь был очень любезен и откровенен. «Вы настоящий представитель вашего семейства, – сказал я ему. – Все Романовы – революционеры и уравнители». – «Спасибо: так ты меня жалуешь в якобинцы! Благодарю, вот репутация, которой мне недоставало». Разговор обратился к воспитанию, любимому предмету его высочества. Я успел высказать ему многое. Дай бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра!
Пушкин. Там же, 22 дек. 1834 г. (фр. – рус.).
Натали много выезжает, танцует ежедневно. Вчера я провела день по-семейному; все мои дети обедали у нас. Только и слышишь разговору, что о праздниках, балах и спектаклях.
Н.О. Пушкина – Бар. Е.Н. Вревской, 26 дек. 1834 г., из Петербурга. – Рус. Вестн., 1869, т. 84, с. 90 (фр.).
Здесь все по горло в праздниках, Натали (жена Пушкина) много выезжает со своими сестрами; она привезла ко мне однажды Машу (старшая дочь поэта), которая настолько привыкла видеть только изящно одетых, что, увидев меня, начала громко кричать; ее спросили, почему она не хотела поцеловать бабушку; она ответила, что у меня скверный чепчик и скверное платье.
Н.О. Пушкина – О.С. Павлищевой, 4 янв. 1835 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XIV, с. 25 (фр.).
Вчера приехали мы сюда, остановились у Пушкиных (родители поэта)… Пушкин-поэт обещал мне на пятницу билет на «Роберта Дьявола»; но я не думаю, чтоб можно было на него рассчитывать. Поэт очень смешон. Как он растерялся, увидев меня! Можно было умереть со смеху.
Бар. Е.Н. Вревская – Бар. Б. А. Вревскому, 21 янв. 1835 г., из Петербурга. – Там же, вып. XXI–XXII, с. 888 (фр. – рус.).
Поэт находит, что я нисколько не изменилась фигурою и что, несмотря на мою беременность, он меня любит всегда. Он меня спросил, примем ли мы его, если он приедет в Голубово; я ему ответила, что очень на него сердита: какого он об нас мнения, если задает мне подобный вопрос!.. Я сегодня подарила г-же Пушкиной (матери поэта) мантилью, которая доставила ей много удовольствия. Правда, она стоила немножко дорого, – 60 рублей, но что делать? Она все эти дни ходила в кацавейке, и потом, я хотела ей доставить чем-нибудь удовольствие. Здоровье ее очень плохо; доктор требует консультации, но у них нет денег, чтоб заплатить докторам, и консультация откладывается со дня на день.
Бар. Е.Н. Вревская – Бар. Б.А. Вревскому, 25 янв. 1835 г., из Петербурга. – Там же, с. 388 (фр.).
Пушкин решительно поддался мистификации Мериме (выдавшего сочиненные им «Песни западных славян» за подлинные), от которого я должен был выписать письменное подтверждение, чтобы уверить Пушкина в истине пересказанного мной ему, чему он не верил и думал, что я ошибаюсь. После этой переписки Пушкин часто рассказывал об этом, говоря, что Мериме не одного его надул, но что этому поддался и Мицкевич. «Я дал себя мистифицировать в очень хорошей компании», – прибавлял он всякий раз.
С.А. Соболевский – М.Н. Лонгинову, в 1855 г. – Там же, вып. XXXI–XXXII, с. 42 (рус. – фр.).
С января я очень занят Петром. На балах был раза 3; уезжал с них рано. Придворными сплетнями мало занят.
Пушкин. Дневник, 18 февр. 1835 г.
Когда Пушкин писал историю Петра I, он просил представить его графине В.Н. Ягужинской, старухе-невестке одного из ближайших друзей Петра; она отказалась принять
