Шрифт:
Закладка:
Прошло много времени905, и царь снова послал привести в Константинополь из заточения преподобного Максима и обоих его учеников. Когда они пристали к городу на корабле, при захождении солнца, явились два начальника стражи с десятью воинами и, выведши их из корабля полунагих и необутых, разлучили и заключили каждого особо. Спустя несколько дней, их повели в царскую палату. Оба ученика были оставлены на дворе под стражей, а старец был введен внутрь, где заседали сановники и многие почетнейшие лица. Святой был поставлен среди воздевавших правителей. Тогда царский казнохранитель, с раздражением в голосе, обратился к нему:
— Христианин ли ты?
Старец отвечал:
— По благодати Христа, Бога всяческих, я — христианин.
Казнохранитель исполнился гнева и сказал:
— Ты говоришь неправду.
Святой отвечал:
— Ты говоришь, что я не христианин, а Бог говорит, что я неизменно пребываю христианином.
— Но если ты христианин, — возразил казнохранитель, — то за что же ты ненавидишь царя?
— Откуда это видно? — спросил святой. — Ведь ненависть есть сокровенное чувство души, точно так же, как и любовь.
— Из дел твоих, — ответил казнохранитель, всем стало известно, что ты враг царя и его царства. Ибо ты один предал сарацинам Египет, Александрию, Пентаполь, Триполис и Африку.
— Где же достоверные доказательства этого? — спросил Святой.
Тогда ввели некоего Иоанна, бывшего когда-то сакелларием906 Петра — в то время, как Петр был наместником Нумидии Африканской907. Этот Иоанн сказал:
— Двадцать два года тому назад, дед господина нашего царя повелел блаженному Петру, чтобы он вел войска в Египет против сарацин. Петр, доверяя тебе, как рабу Божью, писал к тебе, прося полезного совета. Но ты отписал ему, что не благоугодно Богу помогать царю Ираклию и наследникам его.
Тогда Святой сказал ему:
— Если ты говоришь правду и имеешь письмо Петра ко мне и мое письмо к Петру, то покажи их; пусть их прочтут, и я приму достойную казнь по закону.
Иоанн ответил:
— Я не имею писем ваших, и даже не знаю, писали ли вы друг другу, но в лагере тогда все об этом говорили.
Святой возразил:
— Если целое войско об этом говорило, то почему только ты один на меня клевещешь? Видел ли ты даже меня когда-либо, или я тебя?
— Нет, — отвечал Иоанн. — Я никогда не видел тебя.
Тогда Святой, обратившись к собранию, сказал:
— Судите сами: справедливо ли ставить в свидетели таких людей? Сказано ведь: «каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф.7:2). От Бога, праведного Судьи всех.
Затем ввели Сергия Магуду. Тот сказал:
— Назад тому девять лет блаженный авва Фома, пришедший из Рима, рассказывал мне следующее: посылал меня, говорил он, папа Феодор к Григорию, префекту Африки, отложившемуся в то время от греческой империи, сказать ему, чтобы он не боялся греческих войск, ибо раб Божий, авва Максим, видел сон, будто на небесах, на востоке и на западе, стояли лики ангелов. Из них, бывшие на востоке, восклицали: Константин Август, ты победишь! Находившиеся же на западе восклицали: Григорий Август, ты победишь! При этом голос западного лика был яснее и громче, чем восточного.
Когда Магуда изложил это, казнохранитель сказал святому:
— Вот тебя привел Бог в этот город на сожжение огнем.
Святой ответил:
— Благодарю Бога, очищающего вольные мои согрешения невольными наказаниями. Но «горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф.18:7). Поистине, не следовало бы говорить сего пред христианами, а тем более оставлять без наказания тех, которые говорят и думают только угодное людям, ныне живущим, а завтра не существующим. Все это нужно было объявлять в то время, когда был еще жив Григорий. Тогда следовало бы призвать сюда патриция Петра, авву Фому и блаженного папу Феодора; я в присутствии всех их сказал бы патрицию Петру: скажи, господин мой, писал ли ты когда-либо ко мне о том, о чем свидетельствует твой сакелларий, или, быть может, я писал к тебе? Равным образом и блаженному папе я сказал бы: скажи, владыка, рассказывал ли я когда-либо тебе сон? Но если бы и папа обличил меня относительно сна, то в этом была бы его вина, а, не моя, ибо сонное видение есть вещь непроизвольная, а закон наказывает только те деяния, которые зависят от свободной воли человека.
Возводились при этом на неповинного и святого мужа и другие клеветы и несправедливые обвинения, особенно относительно хулы на царя, — будто он и его ученики порицали в Риме царя. Однако, Святой, доказывая свою невинность, опровергал все эти клеветы, в кротости своей, смиренными, премудрыми и вдохновенными речами.
Затем введен был отдельно ученик его Анастасий. Его побуждали, чтобы он сказал что-либо дурное о своем учителе, и когда тот не хотел говорить неправды на праведного мужа, его избили кулаками и затем отвели его и учителя его, каждого порознь, по своим местам в темницы.
На другой день вечером пришли к преподобному в темницу патриции Троил, Сергий Евфратас, начальник царской трапезы. Они сели и, заставив сесть преподобного, спросили:
— Скажи нам, авва, какую беседу вел ты в Африке и в Риме с Пирром и какими доводами убедил ты его отказаться от его собственного догмата и принять твой догмат?
Святой ответил:
— Если бы были со мною мои книги, в которые я записал бывшие у нас там с Пирром беседы и споры, то я все подробно рассказал бы вам; но так как книги у меня отняты, то что могу припомнить, то и скажу.
Затем святой рассказал по порядку все, что мог припомнить, прибавив в заключение следующее:
— Я никакого собственного догмата не имею, а только общий всей кафолической Церкви; я не внес в свое исповедание ни одного нового слова, по которому оно могло бы называться моим собственным.
Затем посланные спросили его:
— Что же ты не вступишь в общение с Константинопольским престолом?
— Нет, — ответил святой.
— Почему же? — спросили они.
— Потому, — ответил Святой, — что предстоятели сей церкви отвергли
