Шрифт:
Закладка:
Но, увы, мы ошиблись. Это не был конец нашим злоключениям. За освобождением от большевиков последовало горькое разочарование в самих «освободителях». Новые «коричневые» злодейства сменили прежние «красные». Даже ужас угрожавшей нам голодной смерти в осажденном Харькове бледнеет перед тем, что творило «коричневое» управление.
За этим последовали потери близких и дорогих, всего имущества, болезненные разлуки, авантюрное бегство, бомбы и пожары в Берлине»70.
«Доказательством» подобного тезиса служит «нежелание воевать за Сталина», якобы имевшее место в первые месяцы после гитлеровского нападения. Сладострастно смакуя поражения Красной Армии в начальный период войны, сегодняшние обличители пытаются представить их как неслыханную катастрофу.
«Сопротивление отдельных застав, частей и гарнизонов не могло скрыть от командования совершенно невероятное поведение армии. Такого история войн еще не знала.
Полтора миллиона человек перешли к немцам с оружием в руках. Некоторые целыми соединениями, под звуки дивизионных оркестров.
Два миллиона человек сдались в плен, бросив оружие. (Под словом «оружие» подразумевается не только винтовка или пистолет, но все до танка и самолета включительно.)
500 тысяч человек были захвачены в плен при различных обстоятельствах.
1 миллион человек откровенно дезертировали (из них 657 354 человека было выловлено, 10 200 — расстреляно, остальные исчезли без следа).
800 тысяч человек были убиты и ранены.
Примерно миллион человек рассеялся по лесам»71.
Разумеется, причина всех этих поражений кроется исключительно в нежелании армии воевать за людоедский сталинский режим.
«Когда началась советско-германская война — через 10 лет после душегубской коллективизации, через 8 лет после великого украинского мора (шесть миллионов мертвых и даже не замечены соседнею Европой), через 4 года после бесовского разгула НКВД, через год после кандальных законов о производстве, и все это — при 15-миллионных лагерях в стране и при ясной памяти еще всего пожилого населения о дореволюционной жизни, — естественным, движением народа было — вздохнуть и освободиться, естественным чувством — отвращение к своей власти. И не «застиг врасплох», и не «численное превосходство авиации и танков» (кстати, всеми численными превосходствами обладало РККА) так легко замыкало катастрофические котлы — по 300 тысяч (Белосток, Смоленск) и по 650 тысяч вооруженных мужчин (Брянск, Каев), разваливало целые фронты и гнало в такой стремительный и глубокий откат армий, какого не знала Россия за все 1 ООО лет, да, наверно, и ни одна страна, ни в одной войне, — а мгновенный паралич ничтожной власти, от которой отшатнулись подданные как от виснущего трупа»К
«Находясь в полной уверенности, что проводимые с 1917 г. воспитательные мероприятия с русским народом, главным из которых было постоянно проводимое массовое истребление этого народа, окончательно превратили его в оболваненную, бессловесную массу, годную только для перемолки в лагерную, а теперь и окопную пыль, товарищ Сталин был потрясен тем сюрпризом, что ему преподнесла любимая армия.
Извращенная психология, культивируемая в коммунистическом антимире, заставила и самого вождя поверить, что красноармейцы и командиры (среди которых практически не найти человека, у кого бы не был расстрелян, замучен, раскулачен, сослан, арестован или бесследно исчез кто-нибудь из родных, близких или друзей) настолько растеряли все нормальные человеческие чувства и эмоции, настолько мутировали на страшном пути от обычного человека к человеку советскому, что не имеют уже никаких других желаний, кроме как идти в поход, чтобы завоевать для преступного режима мировое господство.
К великой чести русского народа надо сказать, что этого не произошло. События лета 1941 г. можно без всяких преувеличений назвать стихийным восстанием армии против сталинской деспотии»7273.
«С утра 22 июня сталинская номенклатура оказалась даже не между двух, а меж трех огней.
С запада наступали гитлеровцы, своих намерений по отношению к коммунистам не скрывавшие.
С востока, из Кремля и с Лубянки, летели приказы, один расстрельнее другого. Самый многочисленный враг был рядом — и та безрассудная решимость, с которой большевики когда-то сожгли все мосты между собой и обманутым, замордованным народом, обернулась теперь против них. Вот и пришлось их женам хватать горшок с фикусом и в панике бежать куда глаза глядят.
Последствия массового бегства руководителей оказались фатальными. Любая система выходит из строя после разрушения центра управления. Любая армия временно (а то и навсегда) теряет боеспособность в случае потери командиров. Но у нас-то была не «любая», а очень даже специфическая система: система, скрепленная террором и террором управляемая.
Вместе со сбежавшим начальством ушел страх — и Красная Армия, великая и ужасная, стала стремительно и неудержимо разваливаться.
Как бочка, с которой сбили обручи»[.
Однако давайте отбросим завывания и посмотрим, как все обстояло на самом деле. Разумеется, переход красноармейцев на сторону немцев «целыми соединениями, под звуки дивизионных оркестров» имел место лишь в воспаленном воображении нынешних доморощенных ниспровергателей и обличителей. Тем не менее результаты
