Пакстон медленно перевел дух и огляделся. Проем был шире самой траншеи, и подножие лестницы имело форму буквы «Т». Пакстон увидел, что здесь прорублены узкие бойницы.

— Вы пришли в себя, сэр?

— Вполне,— с усилием отозвался Пакстон.

— А сейчас,— весело пообещал Петви,— я объясню вам, как ведется огонь и как работает контрольная установка.

Он засеменил вверх по лестнице. Пакстон шел следом.

— Боюсь, это дело затянется,— сказал он.

Но робот отмел возражение:

— Раз вы уже здесь, сэр, вы непременно должны все увидеть.— Тон его был умоляющим,— Вы не можете так уйти.

Я должен спешить, говорил себе Пакстон. Я не могу задерживаться. Как только епископ убедится, что все уснули, он пустится в погоню. Мне к этому времени надо уже быть далеко.

Петви в обход поля добрался до наблюдательного пункта, на котором Пакстон вечером побывал.

— Прошу вас, сэр.— Робот указал на веревочную лестницу.

Пакстон, чуть поколебавшись, быстро залез наверх.

Авось мы тут не застрянем надолго, подумал он, не желая быть слишком резким с роботом.

Петви прошмыгнул в темноте мимо Пакстона и склонился к приборной доске. Щелкнул тумблер; панель осветилась.

— Вот здесь схематически отражается все, что происходит на поле. Сейчас экран пуст, конечно,— поле ведь тоже неподвижно. Но во время боевых действий вы получаете абсолютно точное представление о ходе дел. А вот эта панель служит для корректировки артиллерийского огня, следующая — для отдачи команд войскам, эта панель...— увлеченно объяснял робот.

Отвернувшись наконец от приборной доски, он гордо посмотрел на Пакстона и, явно напрашиваясь на похвалу, спросил:

— Ну, как ваше мнение?

— Замечательно.— Пакстон готов был сейчас подтвердить что угодно, лишь бы побыстрей вырваться.

— Загляните сюда завтра, и вы увидите нас за делом.

И вот тут Пакстона осенило.

4

— Вообще-то,— сказал он,— я и сам охотно потренировался бы. В юности я почитывал военные труды и, хоть это, может, и нескромно с моей стороны, считал себя в некотором роде знатоком военного дела.

— Сэр! — Петви пришел в восторг.— Вы хотите попробовать?

— Если не возражаешь.

— Вы уверены, что сможете пользоваться пультом?

— Я очень внимательно слушал твои объяснения.

— Дайте мне пятнадцать минут. Как только я доберусь на свой пункт, я подам сигнал. После этого каждый из нас может в любой момент начинать атаку.

— Пятнадцать минут?

— Может, я уложусь и быстрее. Я буду стараться.

— А тебя все это не слишком затруднит?

— Сэр,— с чувством сказал Петви,— я буду только рад. Мы с мастером Грэмом уже насквозь изучили друг друга, и это становится неинтересным. Сами понимаете, сэр, скучно воевать все время с одним и тем же противником.

— Пожалуй, ты прав,— согласился Пакстон.

Он выждал, пока Петви спустится и отойдет подальше, а затем спустился и сам.

Тучи почти рассеялись, луна светила ярче, и на открытом пространстве можно было теперь довольно легко ориентироваться. Однако густой лес по-прежнему тонул в темноте.

Выходя на тропинку, Пакстон заметил какое-то шевеление в кустах. Он быстро спрятался под дерево и стал ждать.

Вот снова промелькнула чья-то тень, а затем Пакстон увидел епископа. И тут у него неожиданно возникла идея; кажется, появилась возможность окончательно разделаться с врагом.

Епископ прилетел, когда было уже совсем темно и шел дождь. Полигона он наверняка не заметил. Правда, он может увидеть его сейчас, но едва ли догадается о его назначении.

Пакстон восстановил в памяти разговор, который велся после появления епископа. О Грэме и его военных забавах тогда уже как будто не говорили.

Попытка, решил Пакстон, не пытка. Даже если дело не выгорит, я потеряю лишь несколько минут.

Он бросился назад к полигону. Достигнув насыпи, он прижался к земле и оглянулся: епископ крадучись шел следом за ним.

До сих пор все развивалось по плану.

Пакстон нарочно пошевелился, чтобы обнаружить себя, а затем стал спускаться по ступенькам к закрытому щитом проему.

Он нажал кнопку, поднял щит и отступил к бойницам.

Епископ медленно, соблюдая осторожность, подошел к проему и постоял, вглядываясь в развороченное поле. В руке он держал отвратительный, холодящий душу пистолет.

Пакстон, стараясь не дышать, плотнее прижался к земляному валу, но епископ даже не обернулся.

Немного постояв, он ринулся через проем на полигон. Слышно было, как шуршит его шелковый наряд.

Пакстон не двигался, пока епископ не отошел на достаточно большое расстояние, и только затем нажал пальцем другую кнопку. Щит тихо, медленно опустился.

Пакстон наконец облегченно перевел дух.

Все кончилось.

Хантер просчитался.

Пакстон неторопливо стал подниматься по ступенькам.

Ему незачем было больше спешить.

Он мог просто остаться у Нельсона, пока тот либо сам отправит его дальше, либо поможет организовать переезд в надежное место. Хантеру не могло быть известно, какой из посланных им убийц напал на след противника. У епископа не было до сих пор возможности связаться со своими, да он, верно, и не решился бы.

Уже на самом верху Пакстон споткнулся и кубарем покатился с лестницы, и тут раздался оглушительный взрыв, потрясший, казалось, Вселенную и ударом отдавшийся в его, Пакстона, мозгу.

Ошеломленный, он встал на четвереньки и, превозмогая боль, из последних сил потащился вниз, а сквозь треск и грохот настойчиво пробивалась одна-единственная мысль: Я ДОЛЖЕН ВЫТАЩИТЬ ЕГО ОТСЮДА, ПОКА НЕ ПОЗДНО! Я НЕ МОГУ БРОСИТЬ ЕГО НА ВЕРНУЮ СМЕРТЬ! Я НЕ МОГУ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА!

Он слез с лестницы и продолжал ползти, пока не застрял в узком проходе.

И не слышно было орудийного огня, не рвались снаряды, не было тошнотворного стрекотания пулемета. На небе ярко светила луна, а вокруг царила умиротворенная тишина — как на кладбище.

Только смерть, с оттенком мистического ужаса подумал он, здесь не тихая. Она обрушивается на Человека, убийственно страшная, сводящая с ума; тишина приходит потом, когда все уже кончено.

При падении он ушиб голову и теперь понимал, что треск и грохот, которые так потрясли его, раздались только в его мозгу. Но с минуты на минуту Петви начнет атаку, и тишина нарушится, и поздно будет что-либо предпринимать.

А из глубин сознания возник вдруг внутренний голос, сердитый, язвительный, насмехающийся над глупым добросердечием.

Вопрос, говорил этот внутренний голос, стоит так: либо ты, либо он. Ты боролся за свою жизнь единственным доступным тебе способом. И любые твои действия оправданны.

— Я не могу этого сделать! — вскричал Пакстон, и все же он знал, что не прав, что поступает неразумно, что внутренний голос не напрасно издевается над его нелогичностью.

Он встал на ноги и, пошатываясь,