терем. Теперь могу отдышаться и, если хотите, рассказать обо всём поподробнее. Пока Яга суетится с самоваром, у нас есть минут пять, но не больше… Бабка у меня в этом смысле строгая – пока не накормит, никаких разговоров. Начну сначала… Я – Никита Иванович Ивашов, 19… года рождения, бывший москвич, бывший младший лейтенант милиции. Бывший потому, что уже почти год живу в непонятно каком сказочно-параллельном мире времён царя Гороха. А ещё раз «бывший» потому, что за последнее дело, о летучем корабле, государь представил меня к повышению, и я, с его царственной воли, добавил себе на погоны ещё одну звёздочку. Не буду врать, что у меня всё так сразу распрекрасно получалось… Если бы не практическая хватка Бабы Яги, в чей терем меня и выбросило при перемещении, я бы точно сошёл с ума. Не знаю, как другие (не слишком любил фантастические романы), но лично меня, например, пришлось отпаивать от шока травяными настоями, а потом ещё и работой грузить по самую маковку, чтоб о доме не скучал. Какой работой? Нашей, милицейской, естественно. Многоэтажки возводить я не обучен, электроутюг смастерить тоже не сумею, но хорошая московская школа криминалистики заинтересовала Гороха. Тот и открыл специальным указом у нас в Лукошкине первое милицейское отделение. А я его начальник, гражданин участковый, или, по-местному, «батюшка сыскной воевода». Разместились мы всё в том же тереме Яги, он просторный, а бабке свой век одной доживать скучно. Вот она-то у нас и есть наилучший эксперт-криминалист по всем чародейным вопросам. А тот здоровяк, что на воротах стоял, это Дмитрий Лобов. Он при отделении… ну на все руки! И вышибала, и филёр, и связной, и дворник, и охранник, а уж в смысле ареста государевых преступников – один всего столичного ОМОНа стоит. Делу сыска предан безоглядно! И быть бы ему со временем генералом, если бы не один маленький недостаток – когда мозги раздавали, Митя в очереди последним стоял… Учим мы его, учим, как об стену горох! Я его даже увольнять пару раз пытался, рука не поднялась… Всё-таки наш человек, милицейский.

После трёх особенно громких расследований государь наконец дозрел – и сотня стрелецкая под командованием Фомы Еремеева теперь «сыскной» именуется. У всех ребят шевроны на рукавах появились, почти как у меня, с трёхцветным флагом. Конюшню расширили, теперь при отделении уже целых шесть лошадей, а значит, есть маленький конный отряд быстрого реагирования. Жалованье платится вовремя, плюс пайковые, да и тулупчики белые новенькие мне на всё отделение из казны под расписку выдали. Сволочной бабкин петух, который в тёплое время года будил меня в четыре утра, заперт в курятнике. Отбывает зимний срок, орать орёт, но уже не так слышно.

В целом, надо признать, пока жаловаться грех. Тем паче что преступность с холодами резко падает, и в основном почти половину декабря мы предавались вынужденному безделью. Что и подвигнуло меня на «новые подвиги». Как говорится, не было печали… Я придумал… хоккей! Стрельцы приняли идею на ура, и за какую-то пару недель мы подсадили на это дело весь город.

– Никитушка, откуль ты тока взял забаву энту басурманскую? – беззлобно ворчала бабка, пока я наворачивал щи со снетками. С ответом можно было подождать: во-первых, Яге он не очень и требовался, а во-вторых, щи очень уж вкусные… – Вчерась слышала, будто бы кузнецы супротив кожевенников играли, да не выиграли. На два раза больше им по воротам насовали. Но уж апосля, за площадью, молотобойцы своё и возвернули! Да клювами твоими мудрёными так кожевенную улицу отходили, что стрельцов пришлось звать!

– Ере…меев ток…ла…тыфал! – старательно чавкая, подтвердил я.

– Да ты, молодец, ешь, не отвлекайся. Вона и каша ещё дожидается…

– Н…не могу. Спасибо, бабуль, но не могу. По расписанию через полчаса тренировка, как же я с набитым пузом Митьку гонять буду?

– Пожалел бы мальчонку… – укоризненно покачала головой Яга, но спорить не стала, взялась за самовар. – Нешто можно ему вечно на воротах стоять? Измёрзнет весь, да и, того гляди, шайбой твоей опять по лбу огребёт.

– Пробовал я его на поле выпускать… Это всё равно что ядром пушечным в магазин богемского стекла запустить – от него стрельцы во все стороны как кегли посыпались! Троим потом примочки класть пришлось… Нет, пусть голкипером работает, и он никого не убьёт, и ворот за его спиной почти не видно.

– Всё одно не разберу, – видимо, бабке тоже было нечем заняться, обычно она по два раза не переспрашивает, – чего ж за-ради десяток здоровых мужиков по льду голенному топотнёй бегают да клювами гнутыми по чурбачонку безвинному бьют? Добро бы друг дружку по горбу гвоздили, тогда хоть ясно, чья взяла… Где ж тут удаль молодецкая, где ж лихость да силушку народу показать?

– Бабуля! – медленно и строго напомнил я. – Вы прекращайте мне в команде подрывные разговоры вести. Думаете, я не знаю, кто Митьке подсказал, что в воротах не шайбу ловить надо, а нападающих противника лопатой отгонять?!

– Да не я это, Никитушка! – чересчур праведно замахала руками Яга.

Другой бы поверил, но я ведь её не первый день знаю…

– Не вы, значит… а у шорника Егорова теперь двух зубов нет! Это как?

– А неча ему, невеже, в наши ворота с клюкой переть! – запальчиво вскинулась бабка, но под моим осуждающим взглядом осеклась. Молча сунула мне чашку с чаем и, пододвинув мёд, села в уголочке, обиженно теребя уголок головного платка. В дверь постучали.

– Войдите.

– Здоровы будьте, хозяева! – Из сеней, отряхивая с шапки снег, в горницу вошёл сотник Еремеев. Человек дельный и проверенный, всего по жизни добивавшийся сам, за что и был уважаем всем отделением.

– Садись к столу, Фома Силыч.

– Благодарствуем, а только некогда. Собирайся, Никита Иванович, царь тебя ко двору требует.

– Боже мой, неужели хоть там что-то произошло? – едва ли не подпрыгнув, поднялся я. Бабка тоже с надеждой вытянула шею.

– Нет, тихо всё… – добродушно хмыкнул сотник. – Поговорить ему с тобой надобно. Ты ведь о смотринах царских наслышан, чай? Да и посольство запорожское не сегодня-завтра