чувство, когда Ты уезжал, что дело пойдут плохо… Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится все хуже… Завтра воскресенье и будет еще хуже. Не могу понять, почему не вводят карточной системы и почему не милитаризируют все фабрики, – тогда не будет беспорядков… Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают. Этот продовольственный вопрос может свести с ума».

«Дорогой мой возлюбленный! Какая радость! В 9 часов сегодня получила твое письмо. Еще и еще благодарю за него. Я покрыла его поцелуями и буду еще часто целовать. Я так одинока без Тебя, не с кем поговорить по душам».

В Царском Селе, всего в двадцати верстах от Петрограда, пока было спокойно. Прибывшие же из столицы приносили безрадостные вести. С каждым часом положение становилось все более грозным. Министр внутренних дел Протопопов прислал последнее успокоительное известие в конце дня, 26-го, и затем – тишина. Все министры куда-то подевались. 28 февраля противоправительственное движение докатилось и до Царского.

В городе произошли митинги, в расквартированных войсках началось брожение. Оно коснулось и подразделений, охранявших Царскую резиденцию, а Сводный пехотный полк, после митинга, решил идти в Петроград и поддерживать новую власть. Александровский Дворец с каждым часом все больше и больше начинал походить на остров, окруженный враждебной стихией.

Императрица, преодолевая страхи и опасения, продолжала бессменно выполнять обязанности сестры милосердия в своем маленьком госпитале, который уже 1 марта был отрезан от остального мира. Она ничего толком не знала о Муже. Тот сообщил, что скоро будет дома. Получила последнюю телеграмму от него из Лихославля 28 февраля, где говорилось, что Ники будет дома на следующий день утром. Но часы шли, а Его все не было.

Лишь за полночь, 2 марта, пришло известие из Пскова. Почему он в Пскове? Что случилось? Сердце разрывалось от волнений, горя и досады, но надо было сохранять спокойствие, чтобы не расстраивать больных. Первого вечером во Дворце была слышна стрельба, происходившая невдалеке. Господи, спаси и сохрани!

Мысли были безрадостные… Надо во что бы то ни стало связаться с Ники! Но как выехать из города? Говорят, поезда уже не ходят, а на станциях орудуют бунтовщики. Хорошо бы послать аэроплан, но все люди как-то вдруг исчезли. Слава Богу, нашлись два верных человека, согласившиеся отвезти ему письмо. Но успеют ли? Доедут ли?

Каждый час доходят все более ужасные слухи, а председатель Государственной Думы М.В. Родзянко позвонил и посоветовал немедленно покинуть Царское Село! Все это походило на массовое безумие.

Александра Федоровна не сомневалась, что это заговор, что предатели умышленно изолировали бедного Ники, чтобы не допустить его к ней, чтобы принудить подписать какую-нибудь ужасную конституцию. Ники один, без поддержки, пойманный, как мышь в западне, что он может сделать? Это величайшая низость и подлость – задерживать своего Государя. Если даже они заставят Ники сделать всевозможные уступки, то Он не будет обязан их соблюдать, так как они добыты силой. Да и родственники ведут себя просто недопустимо трусливо! Все сидят по домам и чего-то ждут. Даже верный дядя Павел совсем спятил, предложил безумный план спасения – издать манифест с обещанием конституции. И это родной брат Императора Александра III!

В ранних сумерках 2 марта от церкви Знамения двинулась небольшая церковная процессия, во главе которой с высоко поднятым крестом шел настоятель Царскосельского Федоровского собора протоиерей А.И. Беляев (1845–1921). С пением тропаря «Яко необозримую стену и источник чудес стяжавше Те рабы Твои, Богородица Пречистая» подошли к Александровскому Дворцу, где по желанию Императрицы должны были отслужить молебен перед чудотворной иконой Царицы Небесной.

Около Дворца народа почти не было. Прибывших провели на второй этаж, на детскую половину, где в большой полутемной комнате лежали на кроватях пятеро Детей. Икону поставили на стол, зажгли свечи. Началась служба. Земная Царица опустилась на колени и горячо, со слезами на глазах, просила помощи и заступничества у Царицы Небесной. Затем приложилась к иконе, которую поочередно подносили к каждой кровати и дети целовали образ. Осенив Императрицу крестным знамением, отец Александр сказал:

«Крепитесь и мужайтесь, Ваше Величество, страшен сон, да милостив Бог. Во всем положитесь на Его святую волю. Верьте, надейтесь и не переставайте молиться».

Эти слова прозвучали уже после решения об отречении Монарха. Когда икону выносили из Дворца, он уже был оцеплен войсками и все его обитатели оказались арестованными.

Императрица узнала все подробности 3 марта, когда к Ней пришел дядя Павел. Он рассказал, что, во имя мира в стране, Ники отрекся от Престола и передал Монаршие права брату Михаилу. Через несколько часов тот отказался принять Корону. Царица стояла, как статуя, и после окончания страшного повествования смогла лишь сказать: «На все воля Божья. Твердо верю, что Господь нас не оставит».

Прошло еще несколько часов, и в Александровском Дворце зазвонил телефон, который последние дни не работал. Когда зазвучал голос Ники, то чуть не лишилась чувств. Он жив!!!

Разговор был короткий, несколько раз прерывался, слышимость была плохая, но Александра Федоровна главное услышал: Супруг находиться в Ставке в Могилеве, где прощается со всеми и скоро будет дома. Она не имела права показывать слабость. Она – Мать пятерых Детей, она все еще Царица и не должна терять присутствие духа.

4 марта 1917 года Александра Федоровна написала письмо Мужу, 653-е по счету с тех пор, как в такие давние времена началась их личная переписка. Тогда, на заре радостной семейной жизни, все было светло, полно надежд и мечтаний. Теперь же кругом холод и тьма. Но, значит, так угодно Господу, который подвергает Их этому страшному испытанию, и следует со смирение подчиниться Его Святой Воле.

«Дорогой, любимый, сокровище! Каким облегчением и радостью было услышать Твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь все разговоры! Беби перегнулся через кровать и просит передать Тебе поцелуй.

Все четверо лежат в зеленой комнате в темноте. Мария и Я пишем, почти ничего не видно, так как занавески спущены. Только этим утром Я прочла манифест (об отречении. – А.Б.) и другой, Мишин. Люди вне себя от отчаяния…

Любимый Мой, ангел дорогой, боюсь думать, что выносишь Ты, это сводит Меня с ума! О, Боже! Конечно, Он воздаст за все Твои страдания. Не надо больше писать об этом, невозможно!.. Я с тобой, любовь Моя, – обожаю Тебя! Целую и обнимаю так нежно и страстно! Храни и благослови Тебя Господь ныне и вовеки!» Она ждала Его. В горе и