Шрифт:
Закладка:
Пальмиро Тольятти (Эрколи)
1930-е
[Из открытых источников]
Сталин, отдыхавший осенью 1934 года в Сочи, в своем кратком ответе согласился с планом Димитрова, предоставив тому известную свободу действий: «Теперь дело в том, чтобы придать положениям Вашего письма конкретный вид, наметить новые формы органов КИ, наметить их личный состав и определить момент, к которому следовало бы приурочить практическое осуществление этого дела»[1625].
Вскоре делегация ВКП(б) в Коминтерне получила следующую директиву Политбюро: «Свое руководство отдельными секциями Коммунистический Интернационал должен осуществлять на основе тщательного и всестороннего изучения и учета конкретных условий и особенностей коммунистического движения данной страны, избегая всяких элементов командования и применяя методы разъяснения, убеждения и товарищеского совета»[1626].
5 августа находившийся на Кавказе Сталин пришел к выводу, что «конгресс КИ вышел неплохой. Он будет еще более интересным после докладов Димитрова и Эрколи», с которыми генсек, очевидно, был ознакомлен заранее. В том же письме Молотову давались советы о реорганизации Исполкома: «Думаю, пора создать в системе Коминтерна институт первого секретаря (генсека). Полагаю, что можно было бы первым секретарем наметить Димитрова»[1627]. Через пять дней Политбюро опросом приняло решение о ликвидации Политсекретариата ИККИ и создании семи секретариатов, каждый из которых имел четко очерченную сферу компетенций. Коминтерн вернулся к формальному единоначалию, пост генерального секретаря ожидаемо достался Димитрову. Конфликт между его сторонниками и старым поколением руководителей Коминтерна был разрешен следующим образом: «ввиду заявления тт. Димитрова и Мануильского, поддержанного т. Сталиным, о невозможности совместной работы в руководящих органах ИККИ» Пятницкий, отдавший пятнадцать лет работе в Коминтерне, был переведен «на другую работу» и ровно через два года арестован[1628].
Из данного решения следует, что куратором от российской партии в Коминтерне стал Мануильский, добившийся ухода из этой организации своего главного оппонента. Отношения между ним и Пятницким всегда были непростыми, хотя до поворота к народному фронту их конфликт не имел политической подоплеки[1629]. Решающую роль в его исходе сыграло то, что Мануильский, не обладавший таким же авторитетом, как старый большевик Пятницкий, сумел добиться расположения Сталина, согласовывая с ним каждый свой шаг. Так, уже 19 декабря 1934 года он жаловался генсеку на то, что «разногласия, связанные с новой обстановкой, сложившейся в мировом рабочем движении, крайне осложняют нормальные отношения в нашей руководящей верхушке. И из этого мы не выберемся без Вашего решающего слова. Говоря так, я имею в виду не разбор каких-нибудь личных конфликтов, имеющих самое маловажное значение в существе дела, а Вашу помощь в решении тех крупнейших политических вопросов, которые стоят перед Коминтерном»[1630]. Просьбы подобного рода импонировали вождю, и по итогам Седьмого конгресса Мануильский сохранил свое место в Секретариате Коминтерна.
После завершения конгресса работа его Исполкома сосредоточилась на претворении в жизнь тактики антифашистского народного фронта. Во Франции правительство Леона Блюма, поддержанное коммунистами, начало претворять в жизнь широкий спектр реформ, включавших в себя резкое повышение зарплаты, введение 40-часовой рабочей недели, рост социальных гарантий для работающих по найму, запрет фашистских организаций. В Испании левые партии, одержавшие победу на парламентских выборах в феврале 1936 года, все силы бросили на подавление военного мятежа, который возглавил генерал Франко. В стране началась кровопролитная гражданская война. По инициативе Коминтерна, одобренной Сталиным и Ворошиловым, в помощь республиканскому правительству из всех уголков Европы стали направляться добровольцы, формировавшие интернациональные бригады[1631].
Свою специфику новая линия Коминтерна приобрела в Китае, где национально-освободительные силы вели войну против японских оккупантов. Лидеры местной компартии, контролировавшие значительные воинские соединения, никак не могли определить свою позицию по отношению к Гоминьдану. Период колебаний закончился только в июле 1936 года, когда по согласованию со Сталиным Димитров направил руководству КПК директиву, осуждавшую левацкие ошибки предшествующего периода («Мы думаем, что неправильно ставить Чан Кайши на одну доску с японскими захватчиками»)[1632].
Иосиф Виссарионович Сталин
1937
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1650. Л. 18 об.]
Перед партией была поставлена задача «объединения всех антияпонских сил для защиты территориальной целостности Китая и предохранения китайского народа от полного колониального порабощения»[1633]. При этом Секретариат ИККИ разъяснял китайским коммунистам, что «курс на создание единого антияпонского национального фронта вовсе не предполагает ослабления Советов, растворения Красной армии в общей антияпонской армии и коммунистической партии в какой-то общей политической лиге Китая»[1634]. Это дезориентировало местных коммунистов, которые на свой страх и риск налаживали утраченные контакты с руководителями Гоминьдана высшего и среднего уровня.
Сталин внимательно следил за новыми кадрами в китайской компартии, выделяя практиков и не особенно жалуя теоретиков, погрязших в догматических спорах. Проявив не только личное мужество, но и тактическую гибкость, на первые роли в КПК выдвинулся герой «великого северного похода» Мао Цзэдун. Хотя Сталин не встречался с ним до 1949 года, именно он сделал ставку на молодого амбициозного лидера, который выглядел скорее вожаком крестьянского бунта, нежели теоретически подкованным марксистом[1635].
6.14. Последние годы Коминтерна
В годы перестройки в распоряжении историков оказался уникальный документ, до того скрытый в архиве болгарской компартии. Речь идет о дневнике Димитрова, в котором тот скрупулезно фиксировал замечания, советы и директивы, полученные во время личных встреч со Сталиным. Если в 1936 году среди обсуждавшихся тем доминировало положение в Китае, то со следующего года генсек главное внимание уделял отставанию коминтерновских структур в разоблачении «врагов народа». Не щадя авторитета Димитрова, Сталин заявил 11 февраля 1937 года, что подготовленное в связи со вторым показательным процессом постановление ИККИ является «чепуховым. Вы все там в Коминтерне работаете на руку противника»[1636]. Нетрудно себе представить, как заерзал болгарский коммунист в своем кресле, расположенном в ложе Большого театра, где состоялся этот разговор — как и любой другой человек в Советском Союзе, он не чувствовал себя в безопасности. Правда, известной страховкой для Димитрова было то, что ему, тогда рядовому сотруднику аппарата Исполкома, не пришлось принимать участия во внутрипартийном конфликте середины 1920-х годов.
В упреках Сталина была своя логика — в середине 1930-х годов резко вырос поток политэмигрантов, прибывавших в Советский Союз из европейских стран, где установились авторитарные или фашистские режимы. В
