Сам же я уже бежал к поднимающимся на ноги куклам, которые вполне могли действовать самостоятельно, руководствуясь последней полученной установкой от засунувшего их души обратно в тела инфестата. И будь они простыми умертвиями, проблем особых не создали, поскольку превратились бы в тупое и безвольное мясо. Но кукла… это нечто большее, чем тормознутый зомби. Это даже больше, чем полноценный человек! Они не только обладали и свободно пользовались всеми теми знаниями, которые были у них при жизни, полностью сохраняли память и навыки, но вдобавок лишались любых сдерживающих личностных установок и физиологических ограничений!

Вот таких существ порождала противоестественная связь некроманта и его жертвы. И возникнуть она могла только с совсем свежим телом, накачанным порочным мраком сразу после смерти. При соблюдении этого простого условия воскрешенный труп становился продолжением мыслей своего убийцы, откликаясь на его команды, как пальцы реагируют на сигналы мозга. Все что видит покойник — видел и его хозяин. Все что слышал и даже чувствовал своим мертвым телом — аналогично. Это был абсолютный и полный контроль над чужим организмом, превращающий десяток кукол в непобедимый отряд с единым коллективным разумом, с которым попросту невозможно состязаться на равных. Но эта же связь таила в себе и другую опасность — инфестат, переживающий единение с чужим сознанием, тоже мог пострадать, превратившись в невменяемого безумца. А потому нам, инквизиторам, настрого запрещалось прикасаться к разумам недавно убитых людей. Нарушение за этот запрет — суд и смерть. Как для бешенной собаки. Вот только мой молодой напарник об этих обязательных пунктах еще не знал и не ведал. Если я попробую подвергнуть куклу экзорцизму, как простое умертвие, то новобранец вряд ли сможет понять смысла моих манипуляций…

Не тратя драгоценные секунды на колебания, я исторг из себя полтора десятка некроэфирных отростков и принялся обвивать ими полицейского, стоящего значительно дальше своего напарника. Все едино не успею до него добежать…

Моя тьма задрожала, встретившись с чужой энергией и бессильно затрепетала в каких-то сотых долях миллиметра от поверхности кожи куклы, не имея возможности просочиться в мертвую плоть. Тут бы мне следовало поднапрячься, выискивая слабые места в течениях некроэфира, чтобы ввинтится туда и перетянуть контроль за покойником на себя, но это требовало времени. А вот его, черт бы подрал, у меня и не было!

— Кусай себя за руку! — раненным вепрем заорал я, искренне моля бога, чтобы Умар не забыл моего наставления выполнять все приказы без лишних вопросов.

Уж не знаю, кого благодарить за такое счастье, но парень меня послушался с первого раза. Он с силой вцепился в собственное предплечье зубами, и мой стремительный рывок в сторону воскрешенных полицейских подстегнула еще и волна его боли. Я нырнул в «форсаж», как в бурную горную реку, и эти воды понесли меня вперед с умопомрачительной скоростью.

Я видел, как медленно поднимаются короткие стволы пистолетов-пулеметов в руках безымянных патрульных, но все равно мчал на них с бесстрашием лидийского боевого быка. Моя широкоплечая фигура вполне была способна заградить от пуль кукующего на открытой местности подопечного, а потому сворачивать или прыгать в укрытие я просто не имел права. Эх-х-х! Надо было все-таки слушать совета Изюма! Он мужик головастый, почти в два раза больше моего пожил! И не пришлось бы сейчас так глупо на кон ставить свою собственную шкуру. Но нет же, мне ведь, как всегда, больше всех надо…

Первого мертвеца я настиг в тот момент, когда его оружие уже смотрело мне в грудь. Но я оказался чуточку быстрее и успел перехватить ПП до того, как движимое некроэфиром тело полицейского нажало на спусковой крючок. Вот только что я мог сделать неживому порождению некромантии? Куклы больше не испытывают боли, как, собственно, и усталости. Пиковую нагрузку для человеческих мышц они способны выдерживать до тех пор, пока черный туман питает их плоть. Быстро вывести из строя такую неутомимую биомашину можно только с помощью огня, что само по себе чревато на автомобильной заправке… Да и неоткуда мне его добыть в настоящий момент.

Не рассчитывая особо на успех, а действуя на голом упрямстве, я дернул зажатый в руках у куклы пистолет-пулемет на себя, надеясь обезоружить покойника. Второго же мертвяка я не прекращал окучивать десятками туманных образований, намереваясь пропихнуть их в погибшую телесную оболочку. Близкая смерть этих двух полицейских заполнила мой резерв почти до предела, а потому я мог особо не экономить энергию, а тараном вламываться в потоки чужого некроэфира.

С первым воскрешенным я потерпел неудачу. Вырвать ствол из, в прямом смысле, мертвой хватки убитого полицейского у меня не получилось, даже несмотря на подавляющее превосходство в габаритах. Я крутанулся вокруг своей оси, стремясь избавить себя хотя бы от одной угрозы, но вместо этого кукла, вцепившись в пистолет-пулемет, просто полетела следом. Тогда я стал использовать труп как прикрытие, сокращая расстояние между мной и вторым стражем порядка. И закрылся я весьма вовремя, потому что сразу после моего маневра мертвый напарник эмвэдэшника начал в меня стрелять.

В «форсаже» я не слышал звуков, но зато успевал заметить мимолетные росчерки пуль, что проносились совсем рядом со мной. Бронежилет моего неживого щита выдерживал большинство попаданий, однако я оказался слишком крупным, чтобы он смог закрыть меня от вражеского огня целиком. Я чувствовал, как девятимиллиметровые пули тупыми носами тыкались в мои плечи, но боли не было. Пока Умар поддерживает мою боевую концентрацию, она мне не страшна. Но зато какие непередаваемые ощущения грозят мне потом… впрочем, потом и будем волноваться, а сейчас надо действовать!

Первый покойник отчаянно сопротивлялся, норовя оторвать от себя мои руки, но я упорно тащил его перед собой. А второй сотоварищ принялся отступать назад, методично нас расстреливая. Мое энергетическое вмешательство, казалось, его совсем не беспокоило, но я все равно не бросал попыток перехватить управление над мертвой куклой, видя в этом единственное для себя спасение.

В конечном итоге, когда магазин пистолета-пулемета опустел, а я все еще продолжал таскать перед собой брыкающуюся тушу погибшего полицейского, мне удалось ворваться в сознание убитого. Я ощутил себя червем, упорно пролезающим между нитями тугого каната, и мертвец уступил моей настойчивости. Без какого-либо предупреждения мне в разум хлынул целый океан информации, ошеломивший и сбивший с толку. Я видел лица множества людей, слышал их имена. Одних я любил, других ненавидел, третьих воспринимал равнодушно. Я смеялся и грустил, изнывал от одиночества и ликовал в компании близких друзей. Я надеялся и строил планы. Думал, что на день рождения обязательно сделаю предложение своей девушке. Уже даже присматривал кольца украдкой и ждал только следующей получки, чтобы их купить.

Мне потребовалось приложить немало усилий, убеждая самого себя, что эти воспоминания не мои, что это все чужая жизнь. Жизнь полицейского, которому не повезло стать жертвой инфестата. И я сейчас окунулся в нее, словно ледяную прорубь. В самое сокровенное, в самое священное, в самое постыдное. Вся обнаженная человеческая душа была у меня на ладони… беззащитная и уязвимая, и с которой я волен был делать все что угодно.