Как зовут его? В каком он веке?

Сверху мелькнула тень… слепануло по глазам солнцем, – на пьедестале скалы в порыве футболистки, вводящей в игру мяч из-за головы, – в джинсах потертых, а выше – нагая, и зыбкий «мрамор» грудей колеблется и не может выплеснуться, – Даша.

Готова сражаться. Она видела, как Сергей пробил копьем корейца. Но она не могла видеть зверской расправы карателей над обессиленными партизанами.

Внизу мучился раненый. Торчащий из живота обломок колебался в судорогах редких вдохов. «Где его напарник? Сейчас выскочит из кустов, а оружия нет».

Скворцов съехал вниз по сухой хвое.

Чан слабо дышал – спокойный, смиренный. Миндалины полуприкрытых глаз тускло смеркались.

Сквозь заросли продрался фурункулезный амбал.

Сергей выдернул обломок с окровавленным «штыком».

Ликование победы гейзером ударило в голову, рука потрясла самодельным копьем, и первобытный рев победителя оглушил притихшую местность.

Вымоченный в крови и поте, с искореженным боевым криком лицом Сергей Скворцов пошел на врага. Амбал попятился, в рупор ладоней позвал приятеля.

– Чайник, Чан, ты живой?

Скрюченный кореец не отвечал. Черный археолог мерно шагал.

Амбал погрозил ему мосластым кулаком.

– Ну, сука, подожди, не поможет тебе твой свинокол! – и скрылся в кустах.

Сергей глубоко всосал вдох, обжегший глотку горячим клинком, зашипевшим, остывая, в бронхах.

Шаги сзади…

«Волосы на голове твоей как пурпур…»

Даша.

Груди белыми полумесяцами выпирают по краям искрящихся ножен. У кого еще бывал такой гламурный бюстгальтер? Глаза – огромные, в них все: и зелень леса, и синь небес, и Скворцов Сережа – в белой, обагренной кровью одежде…

Подойдя, уронила ножны на землю, сграбастала спасителя за шею, отчаянно стиснула, целуя в отзывающиеся болью щетинистые щеки, в полубезумные глаза, в залитые носовой кровью губы.

«Скворцов, родной, мы их победили! Ты… ты…такой…»

Он схватился за нее, чтобы не упасть от головокружения.

ВИЗИТ ДЕПУТАТА В.В. КАПРАНОВА К АНТИКВАРУ ЛОПУШАНСКОМУ

Крым. Симферополь. Наше время

Специалист по антиквариату Константин Иванович Лопушанский принимал на комиссию медный самовар девятнадцатого века, когда в дверях его лавки «Раритет» появился дорогой гость, депутат Крымского парламента Виктор Капранов, коренастый мужчина в черном спортивном костюме, черных кроссовках и низко надвинутой черной бейсболке.

Сопровождавший шефа фурункулезный верзила нес в руках объемистый предмет, завернутый в скатерть.

В маленьком кабинете, расположенном в задней части магазина, гость рухнул в кресло, а помощник поставил сверток на стол и вышел.

– Посмотри, – депутат кивнул на сверток.

Антиквар развернул скатерть.

Открылся окаменевшей кокон, покрытый свежими бурыми пятнами. Когда-то это был стальной чемодан. На замках читались орлы Третьего рейха, держащие в когтях медальоны со свастикой.

Лопушанский поддел ножом и отломил от крышки кору окаменевшей земли. Открылась привинченная к стали латунная табличка. Протерев ее спиртовым тампоном, антиквар перевел надпись готическим шрифтом:

«Абсолютно секретно. Чрезвычайно опасно. Запрещается нарушать целостность под страхом расстрела на месте. Запрещается нахождение посторонних, не имеющих допуска “А”, вблизи предмета. Любому лицу, случайно оказавшемуся вблизи предмета, немедленно явиться в ближайшее отделение контрразведки и объявить пароль “тайны Востока” дежурному офицеру».

– Открой, – сказал Капранов.

– Так запрещено же… – пошутил Лопушанский, но депутат сердито нахмурился.

Внутри чемоданчик был выстлан истлевшим бордовым бархатом. В зажимах на верхней крышке крепились два коротких, круглых бруса. Крепления внизу пустовали.

Лопушанский возбужденно потянул себя за хрящеватый нос.

– Судя по всему, это фельдъегерский чемоданчик для секретных документов. Вот цепочка и браслет, его пристегивали к руке курьера.

Антиквар вынул из креплений на верхней крышке две стальные палки, обнаружил штырек с резьбой и отверстие в торцах, скрутил обе половинки.

– Кий для бильярда? – спросил он, примериваясь для удара по воображаемому шару.

– Не похоже… Скорее держатель для штандарта. Такие вручались дивизиям СС. Где вы это нашли?

– Его нашли черные археологи… – депутат тяжеловато ворочал языком. – В заповеднике. Лесники засекли дым. Димка с друзьями выдвинулся на Голый шпиль. Он там временно кантовался на заставе, знаешь ведь эту историю с байкершей…

Капранов захлопнул лицо ладонями и лающе зарыдал.

– Что с вами, Виктор Викторович? – переполошился Лопушанский, быстро наливая в стакан минеральной воды.

– Сам ведь, сам сына туда послал, – сквозь трясущиеся пальцы простонал Капранов, – от греха подальше, думал, пока следствие идет, чтоб шум поутих. Господи! Все пацаны погибли. Димку лицом в костер бросили. Оглушили лопатой по голове и спалили лицо до костей. Твари! Отморозки! Сынок… за что? Господи, за что тебе такие муки?

– Выпейте, выпейте вот воды…

Капранов взял стакан, отпил, цокая зубами.

– Где сынок ваш сейчас? – сочувственно спросил Лопушанский.

– В ожоговом… мучается, бедный, ужасно…

– Какой кошмар! Бедный Димка, красавец парень. Кто на такое оказался способен? Их хоть поймали?

Капранов скрипнул зубами.

– Далеко не уйдут. Облаву на них устроили. Сейчас сам туда вылетаю.

БОЙ С ОВЧАРКОЙ

Крым. Голый шпиль. Наши дни

Головокружительные красоты горного Крыма поражают, особенно если приходится преодолевать их в пешем порядке, слыша за спиной лай немецких овчарок.

Скворцов брел, как пьяный, у него было сотрясение мозга, нос сломан, в ноздрях запеклась кровь, дышать приходилось пересохшим ртом.

В курчавой зелени на боку ближней горы чернело пятно пожарища, – голые, прямые, лишенные крон и боковых ветвей стволы стояли четким частоколом.

– Пойдем через пал, – показал рукой Сергей. – Там собака след не возьмет.

– Смотри, как сосны стоят, – сказала Даша. – Ровненько, как штрих-код.

Уцелевшие после пожара деревья обычно обретают серебристо-серый цвет – ветра и дожди сдирают горелую кору и полируют древесину до блеска. Здесь не пели птицы, не жужжали мухи, при каждом шаге от подстилки поднималась черная пудра и оседала на одежде, на потных руках и лицах. Голые деревья не давали тени, солнце палило нещадно. Дашино лицо пылало, плечи пекло. Сергею приходилось совсем худо – пот разъедал ссадины, ныли ребра, на лице все сильнее пульсировала гематомная маска, казалось, что под кожей сдвигаются лицевые кости, формируя какое-то новое лицо.

– Ты как шахтер, – сказала Даша на привале, – одни зубы остались белыми. Ужас, у тебя глаза реально вампирские – кровь запеклась на белках. Тебе, наверно, очень больно, Сереж, бедненький…

Горелый лог загримировал ее, ветер буйно причесал, лес модно изорвал одежду. На посмуглевшем лице белели вертикальные полоски, оставленные в саже каплями сбегающего пота, ярче засияли серо-голубые сердоликовые глаза.

Даша не узнавала лоховатого симферопольца. Скворцов на поверку оказался настоящим мужиком, один сражался против банды подонков, нашел клад, своей рукой убил врага. Ее потянуло к Сергею, она уткнулась