учебного округа (Киевской, Подольской, Волынской, Полтавской и Черниговской) с еврейским населением 1 653 000 [64, c. 125] процент еврейского населения по отношению к коренным жителям иногда достигал 50 %.. В маленьких городках (местечках) и селах евреи жили замкнуто, сгруппированные, чаще всего, по профессиональному признаку. В этой среде, как правило, бедной, царили почти поголовная неграмотность и суеверие. В одном из писем директору Житомирского раввинского училища Владимиру Ковалевскому неизвестный адресат сокрушается по поводу деспотизма цадиков-реббе и невежества хасидов: «Цадики-реббе существуют в губерниях Волынской, Подольской и Киевской. Они между евреями, известными под названием хасидов, то же самое, чем были некоторые папы между католиками… Господство цадиков в здешнем крае не имеет пределов. Слово цадика выше всякого закона, сильнее всякой власти…. Трудно переломить зло, так глубоко укоренившееся и с таким ожесточением поддерживаемое огромным большинством людей, омраченным невежеством и фанатизмом. Одно только просвещение может открыть глаза слепцам на язву, истребляющую их благосостояние и счастье. Но это путь медленный, на котором придется правительству выдержать борьбу самую упорную..» [81, л. 45–47]. В России стремление к ассимиляции еврейского населения в течение ХІХ века, вплоть до 80-х годов просматривается прежде всего в отношении власти к образованию среди евреев. В течение нескольких десятилетий правительство неоднократно пыталось провести реформы в образовании с целью привлечь еврейскую молодежь в учебные заведения. В 80-е годы начинается обратный процесс: власти стремятся к ограничению числа евреев в них. Так, в 1804 и 1835 гг. указами было разрешено допускать евреев во все учебные заведения России. В 1844 году был издан указ о создании казенных (государственных) еврейских училищ. Наконец, в 1860 году были учреждены денежные стипендии для еврейских учеников в школах и средних учебных заведениях[102].

В начале 1880-х годов, когда разразился политический кризис, связанный с убийством Александра ІІ, и тогда, как известно, в поведении властей стали брать верх реакционные тенденции. Правительство разочаровалось (надо полагать, совершенно несправедливо) в возможности ассимиляции евреев и взяло курс на вытеснение их из учебных заведений страны. И действия эти следует квалифицировать как одиозные проявления антисемитизма на государственном уровне. Одной из мер стало введение процентной нормы на прием евреев в учебные заведения. В письме министра народного образования России И. Д. Делянова некоему Ивану Яковлевичу Ростовцеву (должность не указана. — Ю. З.) от 9.12.1888 г. сообщается об установлении процентных норм для еврейской молодежи, поступающей в высшие учебные заведения: «В 1882 г. число студентов из евреев в Военно-Медицинской Академии ограничено 5 %; тот же процент определен в 1883 г. для евреев в Горном институте, и тогда же число их ограничено в Институте инженеров путей сообщения; в 1885 г. для Харьковского технологического института положена евреям норма в 10 %, а в 1886 г. запрещено вовсе принимать их в Харьковский ветеринарный институт; в 1887 г. установлена в Институте гражданских инженеров норма для евреев в размере 3 % общего числа учащихся. Наконец, в июле месяце того же года Министерство народного просвещения, по предоставленному ему праву ввести необходимые меры к ограничению в учебных заведениях числа учеников из детей евреев, признало нужным ограничить число их в других местностях, входящих в черту еврейской оседлости, 10 %, в других местностях, вне этой черты, 5 %, в С.-Петербурге и Москве 3 % всех учеников каждого среднего учебного заведения»[103]. Следует отметить, что такие действия российских властей имели своих защитников и в то время, и даже сейчас. Так, например, А. Солженицын пишет о «чуткости» еврейской молодежи, которая «может быть не вполне осознанно» ощутила общемировой культурный поворот ко всеобщему образованию [41, c. 272]. Огромным наплывом еврейской молодежи в российские учебные заведения, а также боязнью правительства того, что евреи, являясь «элементом более сильным духовно и умственно, чем все еще некультурный и темный русский народ» [41, c. 273], окажут вредное влияние на последний, писатель оправдывает действия властей по введению постыдной процентной нормы, которая просуществовала официально до 1916 года, а неофициально — до падения СССР.

После революции 1905 года и прокатившихся по всей стране еврейских погромов[104] ограничения на поступление евреев в учебные заведения ужесточились. Это видно на примере Киевского музыкального училища, а позднее и консерватории, которые, как и остальные учебные заведения, очевидно, получили предписание, ограничивающее прием евреев, что отчасти подтверждаются двумя документами. Первый написан преподавателем музыкального училища и содержит просьбу о прибавке к жалованию. В письме есть строки, позволяющие сделать вывод об ужесточении правил приема в учебное заведение евреям:

«…Но, ввиду отказа бесправным Евреям, не имеющим права жительства в городе Киеве, учеников осталось у меня всего 6 чел. Так что в настоящее время остаюсь на первоначальном 600 руб. жаловании, а главное, что прожить на 50 руб. в месяц при нынешней дороговизне очень трудно, а потому прошу покорно Ваше Превосходительство не отказать сделать мне прибавку жалования.

Г. Киев, 10 окт. 1912 г. А. Ольшевский» [70].

Второй документ — написан на один год позже, когда музыкальное училище уже было переименовано в консерваторию. Это письмо директора Киевской консерватории В. В. Пухальского в Губернское правление:

«26 сентября 1913 г.

Имею честь просить Губернское Правление ввиду поступления в Консерваторию прошений от лиц, живущих вне Киева, сообщить мне принципиально: в праве ли Консерватория принимать этих лиц иудейского вероисповедания в число учащихся без удостоверения Губернского Правления о праве их поступления в Консерваторию.

Действительный Статский Советник В. Пухальский».

И ответ на него: «…Разрешается, если они ежедневно в места для жительства им дозволенные уезжают» [73]. Это правило не распространялось на столичные консерватории, т. е. на Москву и на Санкт-Петербург. Так Натан Мильштейн, поступивший в Петербургскую консерваторию, получил право жительства в столице вместе со своей матерью: «Как студент консерватории, я имел право жить в столице как исключение из квоты, которую накладывали на евреев. А поскольку я был несовершеннолетним, мама имела право оставаться в Петербурге со мной» [48, p. 17].

Тем не менее, из приведенных выше документов становится понятным, что российским правительством проводилась политика ограничения образовательного ценза еврейской молодежи. Однако, несмотря на довольно жесткую процентную норму, в Киевском музыкальном училище, а затем и консерватории, был необыкновенно высокий процент евреев, превосходящий нормативы во много раз. В тот год, когда 10-летний Владимир Горовиц поступил в Киевское музыкальное училище, в «Сведениях о числе учащихся в Музыкальном Училище КО ИРМО на 1912–1913 гг.», поданных В. В. Пухальским в Главную Дирекцию ИРМО, содержатся данные о том, что пятьдесят процентов контингента составляли евреи: «Всего учеников обоего пола — 895. По вероисповеданиям учащиеся делятся так: православного — 351, иудейского — 445…» [74].

Приведенные факты убедительно свидетельствуют о неординарном положении, которое занимало музыкальное училище среди учебных заведений Киева, особенно, если учесть статистические данные о населении