Шрифт:
Закладка:
И там, и здесь он видел одинаковую картину: довольно крупный город, имеющий собственные учреждения образования, окружённый жавшимися к нему маленькими сёлами и хуторами. Большие поселения здесь не было смысла ставить из-за постоянной опасности татарских набегов. И при первом же известии о приближении татар селяне сбегались под защиту крепостных стен. В таких условиях много добра не наживёшь, оттого и бедны здешние поселения.
Впрочем, в последнее время кое-что изменилось к лучшему. По крайней мере, наметился негативный для татар тренд: стоило им наскочить на русские города, как случался досадный афронт. Пушки вроде бы стали бить немного дальше и немного точнее, ружья — стрелять немного чаще, но этого «немного» вполне хватило, чтобы наскоки на города и крепости южной России сделались для татар и иже с ними опасным занятием.
А вот окрестности городов и крепостей они разоряли дотла. Это правда.
Черкасов уже бывал на этой горке — три с лишним сотни лет спустя. Приезжал в гости к одному из друзей по спорту. Помнится, где-то в районе этого спуска и гуляли. Только тогда там был какой-никакой, но асфальт, а здесь — утоптанный и промёрзлый грунт. Проверить, есть ли каменная или деревянная вымостка на крохотной площади у церкви, не представлялось возможным: её покрывал слой плотно утрамбованного ногами людей снега.
И — да — Черкасов отчётливо видел на берегу Лопани заснеженный грузовой причал. Речка была явно пошире и помноговоднее, чем три века спустя, раз по ней могли ходить даже небольшие купеческие судёнышки. Сейчас её сковал лёд, и по этому хрупкому «мосту» то и дело бегали здешние ребятишки…
Маленькая унылая захолустная крепость, укреплённая, может быть, чуточку лучше, чем Полтава. Гарнизон… Без белгородцев здесь, наверное, и защищать-то город было бы некому: гарнизонные солдатики — поголовно новобранцы, только-только приступившие к изучению устава и матчасти. Да их ещё и некомплект. Зато провиантские склады забиты под завязку и есть где разместиться.
Как ни странно, Савва Васильевич от перспективы усиления гарнизона до весны почему-то в восторг не пришёл. Хоть он и знал, что царёв шурин не заносится и лишнего не требует, но спорить с такой персоной себе дороже. И потому его недовольство выражалось в сухом деловом тоне их разговоров. Черкасов даже не сомневался, что Айгустов уже отправил в Москву как минимум одно письмо с жалобами на гостя: ничего личного, просто примета времени. Так, собственно, все праздники и прошли.
Покатился под горку уже и январь с его трескучими морозами, подступил февраль. Пленные шведы вели себя тихо. Обитали в отведенных для временного проживания казармах, утепляя и украшая свой быт по мере возможностей, проблем никому не создавали. За пределы города по понятным причинам их никто не выпускал, однако внутри стен крепости они перемещались свободно. Подрабатывали по мелочи, если была такая возможность. Комендант уже начал намекать, что готов рассмотреть вопрос расселения некоторого количества мастеровых пленных в Харькове, особенно упирая на то, что где-то с десяток шведских солдат завели близкие отношения с местными девицами и вдовицами. Евгений не имел ничего против, и они вдвоём с Саввой Васильевичем начали обсуждать, как этот момент обставить юридически. «Да проще не придумаешь, — сказал Черкасов. — Пусть венчаются со своими зазнобами, и дело с концом». Решение — в свете невиданной доселе веротерпимости петровской эпохи, когда разрешались межконфессиональные браки — что называется, лежало на поверхности. На том и порешили.
Рёншельт проводил время либо в беседах с Евгением — никого иного он в качестве достойного собеседника не признавал — либо за чтением латинских книг, обнаружившихся в местной бурсе. С Айгустовым отношения не сложились с самой первой беседы: оба хорошо помнили и встречу на поле Полтавской баталии, и какие потери при том понесли обе стороны. Впрочем, коменданту надменный швед не навязывался, и это всех устраивало.
3
Едва прошли скромные солдатские свадьбы, и новые харьковские обыватели переехали из казарм в дома своих избранниц, как Савва Васильевич внезапно вызвал Черкасова к себе. Дескать, дело спешное, бросай всё и приходи. Евгений, пока шёл к обиталищу коменданта, сломал себе голову, пытаясь догадаться, что могло стрястись. Может, шведы всё-таки что-то натворили? Или солдаты Сибирского полка? Эти как раз пытались пару раз учинить буйство в местном кабаке, приходилось самолично воспитывать гиперактивных солдатиков — в том числе и финансово. «Кулаки чешутся? Так найди меня и подерись! Одолеешь — слова не скажу!..» Желающих помериться силами с капитаном Черкасовым почему-то не нашлось. После вынесения выговоров, нарядов вне очереди и солидных штрафов солдаты поутихли, но мало ли что…
— Что случилось, Савва Васильевич? — он не стал терять время на предисловия и задал вопрос с порога. — Мои что-то натворили?
— Если б натворили, я б сообщил, — мрачно ответил Айгустов. — Татары в окрестностях объявились.
Евгений примерно представлял, что это означает, и ситуация ему совсем не понравилась.
— Они и зимой сюда набегают? — он задал уточняющий вопрос. — Лошадей же по такому снегу кормить нечем.
— А идут малыми отрядами, о треконь. Лошадь падёт — съедят, а сами на свежую пересядут. Ежели разорят село, то тамошними припасами лошадок покормят да ясырь возьмут и в свой Крым поганый гонят, — пояснил Савва Васильевич. — Малец на днях пропал, родня ко мне бегала — помоги, мол, сыскать. И так в дозоры верхами ходим, так отчего бы не помочь? Дни были погожие, потому следы быстро нашли. Он в село к сродникам побежал да заночевал у них. А тут татары… Словом, Евгений Васильевич, закончились спокойные деньки. Раз повадились, то уже не отстанут.
— В прошлом году они приходили?
— Да их тут давненько не видели, года три или четыре точно. Но не зимой они приходили тогда, за то поручусь.
— Значит ли это, что они сейчас не столько за ясырём, сколько в разведку пришли?
— Всё может быть, Евгений Васильевич. Не удивлюсь, коли так.
— Тогда они уже знают, что гарнизон усилен, но весной мы уйдём.
— Велел ли вам государь в особый срок в Тобольске явиться?
— Нет, сроки на моё усмотрение. Но если вы предлагаете немного задержаться, то в каком статусе будут шведы? Я бы не стал их вооружать. По крайней мере, пока город не в осаде. Да и то…
— Поживём — увидим, — философски заключил Савва Васильевич. Здесь, вне похода и парадов, он предпочитал в качестве повседневной одежды свой старый полковой мундир с нашитым на него новым генеральским позументом. И парика не носил. — Однако ж коль будет нужда, вы поговорите с фельдмаршалом свейским. Меня он слушать не станет, слишком много крови промеж нами. А вас послушает.
— Я сам отпишу государю, — Евгений не заметил, как сказал это по-здешнему, и с теми же интонациями, какие были приняты в этом времени. — Письмо будет зашифровано, кто попало не прочтёт. Но курьера надо отправить немедля.
Интермедия.
—…А старый чёрт-то слёг. Даст Бог, лечить его станут как должно — чтоб точно не встал.
Пётр Алексеевич относился к коллегам-монархам по большей части уважительно, однако были и исключения. То есть на публике-то уважение выражалось в должной мере — политику никто не отменял. А непублично государь имел возможность высказать всё. Что думал об оных на самом деле. Того же Карла Двенадцатого он искренне уважал за его тактические таланты, но по поводу стратегического мышления и государственной деятельности шведа выражал мнение исключительно матом. А насчёт короля Франции — язвил, как мог. Троллил, как сказали бы тремя веками позднее.
— Что по поводу его сынка скажешь?
— Если лепить ему прозвище — типа «Красивый» или «Август» — то сын Луи Четырнадцатого вполне заслуживает звания «Никакой». Папаша его полностью затмил и подмял. Внуки тоже особых надежд не подавали, о правнуках вообще молчу, там полный мрак… Разве что Филипп Орлеанский[17]. Тоже не подарок, но хотя бы мозги в наличии. Если кто и пойдёт на договор с нами, то только он.
— Вот. Ты сразу поняла, к чему я клоню. Руки у нас коротковаты — королей во Франции ставить, однако ж и мы кое-что умеем… Словом,
