Шрифт:
Закладка:
– Ну да, – хмыкнула англичанка, жестом показывая, чтобы я взяла билет. И я, вытянув, пробежалась цепким взглядом по заданию. Мне не нужна была подготовка, чтобы начать рассказывать историю девушки, что жила на ферме и мечтала переехать в большой город. Однако Жанна Дмитриевна в своей излюбленной манере оборвала меня, закидывая абсолютно неуместными вопросами. Я ответила на все, и мы перешли к переводу.
– Чего замолчала? – спросила англичанка, когда я запнулась на третьей строчке.
– Этого текста не было в билетах, – взглянув на преподавателя, заявила я. Казалось, каждый раз она давала все более сложные задания, пытаясь заставить меня сдаться.
– На зачете могут быть темы, которые мы проходили на парах.
– Но этого не было на парах.
– А вы на всех парах были? – подловила Жанна Дмитриевна, а мне и ответить на это нечего. Не всегда удавалось сбежать с работы в институт.
Я опустила несколько незнакомых слов, пытаясь уловить дальше смысл текста, но англичанке моя вольность не понравилась, и она прервала ответ:
– Нет, либо вы переводите все, либо я ставлю не зачет.
– Скажите честно, – выдохнула я, отодвигая листок. – Сколько?
– Что? – она захлопала ресницами, словно не понимала, о чем речь.
– Сколько вы хотите?
А дальше разговор перерос в скандал. И только когда я поднялась со стула, заметила на стене камеру, которая, видимо, и смутила Жанну Дмитриевну. Иначе, клянусь, она бы озвучила сумму.
Раздосадованная, я выскочила на улицу, подставляя лицо морозному ветру. Воздух до того был холодным, что обжигал легкие, а может, это нервы сдали, меня немного потряхивало. Мало проблем на работе, теперь еще и вуз прибавился. И если все наши забили, решив заплатить, то я не могла. Во-первых, стоимость зачетов и экзаменов по языковым предметам превышала норму, они всегда запрашивали больше пяти тысяч рублей. Во-вторых, это уже было дело принципа. Я учила проклятые билеты еще до сессии и на сегодняшний день знала их наизусть. Просто так сдаться – означает послать потраченное время в тартарары. А это будет неправильно, по отношению к себе неправильно.
Застегнув на все пуговицы пальто, которое давно пора менять, я помчалась на автобусную остановку, надеясь не опоздать на работу. Каким-то чудом влетела в забитую маршрутку, прижавшись к дверям всем телом. Пришлось ехать в полусидячем состоянии, отчего нещадно затекла шея. Хорошо еще пробок в городе не было, иначе мой позвоночник дал бы сбой.
Вышла я за две остановки до места назначения и, выдыхая пары теплого воздуха, побрела пешком, чтобы размяться. Под ногами хрустел снег, ветер задувал за шиворот, заставляя ежиться, а туман пронизывал до костей. Хотелось скорей заскочить в помещение, спрятаться от морозного декабря. Однако когда я подошла к «ДаВинчи», замерла на месте, замечая впереди Витю.
На голове у него был накинут серый капюшон от олимпийки, черная парка расстёгнута, Шестаков сидел на картонке, которую, видимо, положил на ступеньку, чтобы не запачкаться. Сердце предательски сжалось, я не ожидала его снова увидеть. Где-то под ребрами отдало забытой тоской. Витя выглядел до ужаса родным, словно время не властно над ним, все тот же восемнадцатилетний мальчишка.
Взяв себя в руки, я подошла к нему.
– Ресторан еще закрыт, – произнесла, не зная, что вообще должна сказать. Шестаков поднял голову, правой рукой скинув капюшон. Его короткие волосы забавно торчали в разные стороны, а изумрудные глаза напоминали первый день весны, когда все еще холодно, но лучики солнца уже согревают плечи.
– Привет, – сказал Витя, поднимаясь. – Слушай, я… я думаю, нам нужно поговорить.
– Разве мы не поговорили? – я постаралась обойти Шестакова, но он преградил мне путь.
– Романова, то, что ты видела тогда, это… – он запнулся, проводя ладонью по лицу. Казалось, Витя нервничал. – Это нельзя назвать изменой. Если бы я знал правду…
– Это уже не имеет никакого значения.
– Ошибаешься!
– У меня нет времени на разговоры, – выдала, замечая, что с неба вновь начал срываться снег. Маленькие пушистые снежинки кружили в небе, медленно покрывая землю белым покрывалом.
– Хорошо, когда у тебя есть время?
– Никогда, – и пусть мой ответ прозвучал легко, внутри не было ни капли легкости и уверенности. Да, в памяти до сих пор отчетливо жила та сцена, осознание, что Маргарита Романова для Вити ничего не значила. Я убеждала себя, пыталась навсегда вычеркнуть первую любовь из сердца. Но как же тяжело это сделать, когда напротив тебя стоит человек с этой до ужаса родной, пусть и без толики радости, улыбкой.
– Да ладно? Уверена? – с усмешкой ответил Шестаков.
– Уверена, – произнесла и двинулась к дверям ресторана.
– Посмотрим, – кинул он мне в спину.
* * *
Забежав в комнату для персонала, я стянула с себя пальто, обнаружив, что руки у меня дрожат. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы вернуть самообладание. Вот зачем он приехал? О чем еще нам говорить? Разве мы все не выяснили? Ему явно было хорошо, а я… я очутилась в аду, с трудом выбралась наружу, и то спасибо Димке, иначе не знаю, наверное, утонула бы в собственной печали и безнадеге.
Переодевшись в форму и поправив волосы, я вышла в зал, кивнула Олесе, которая уже стояла с идеальной осанкой у входа. Она ожидала приезда каких-то важных гостей, которых в этот раз мне обслуживать не разрешили. Обычно Марина Анатольевна ставила в вип-зал меня или Алину Баранову, мы в ее глазах, вроде как, были лучшими официантками. Но после того скандала со Ждановым я плавно перекочевала в черный список на увольнение. Странно, конечно, что пока начальница ограничивалась лишь угрозами.
Марину Анатольевну сотрудники не особо любили, а кое-кто за глаза даже называл стервой. Да и сводились все к тому, что этот ресторан девушка получила незаслуженно, наверное, поэтому так неумело им управляла. В отличие от других заведений в нашем районе, «ДаВинчи» никогда не бывал забит посетителями, а богатые клиенты заглядывали к нам разве что разок в неделю, в лучшем случае. В остальное время ресторан практически пустовал. Хотя сама Марина Анатольевна была убеждена – дела идут замечательно.
– Кто сегодня наши
