Шрифт:
Закладка:
Тебе внезапно открывается, что ты идиот, предатель и много еще кто. Открывается, до чего можно довести женщину подобным обращением. И какова может быть сила любви женщины, если толкает ее на столь чудовищные поступки. И что Наташка-то все равно все поймет, то есть потому что не совсем женщина, а Она – нет, не поймет никогда. И вы вместе с ней идете домой, оставив обрезок трубы у проходной, а куда идет Наташка – это Наташкино дело. Ты берешь несколько дней за свой счет, вы проводите чудесную неделю, и все возвращается, и ты абсолютно, неприлично счастлив. А она опять слушает тебя восторженно и самозабвенно, и никакой Марины Анатольевны нет и в помине.
Через неделю ты выходишь на работу, и Наташка больше не подыскивает тебе «левых» заказчиков, хотя держится все так же приветливо. Разве что кофе вы больше вместе не пьете в угловой булочной. И опять затишье в работе, как будто ты не знал, что это рано или поздно наступит. И опять безденежье, супермаркет и яичница в знакомой последовательности. Все дальше в прошлое откатываются ее восхищенные взоры, нежные руки и «прости меня, если можешь». И уж не Марина Анатольевна, а некто совсем другой служит для нее эталоном; а в доме, откуда ни возьмись, появляются розы на длинных стеблях в новых специальных вазах для одного цветка – когда-то она говорила тебе, сколько может стоить вот такая узенькая фитюлька. Но вопросов ты не задаешь, потому что уже совсем не интересно. А если день твой начинается не с бутылки пива, так только из-за того, что главный редактор давно предупредил, что ему все равно, что пьют и чем не закусывают сотрудники после работы, но с утра чтоб… если хоть раз увидит!
Тебя давно знают и встречают как родного в местной «разливухе» и, неизвестно почему, кличут «журналистом», хотя ты много раз пытался им объяснить, что занимаешься совсем другим делом.
А вчера, собравшись все-таки побриться, ты обнаружил – странное дело! – что щетина не срезается бритвой. Испробовал все оставшиеся станки – тщетно, лезвие скользит поверху, иногда застревает, но без всякого результата. Как была трехдневная щетина, так и осталась. Удивительно, что она и не растет – ведь брился ты последний раз, дай бог памяти! – а когда же это было?
Орландина
Володя, относящийся к породе доморощенных прокрустов, уже три месяца бился над Жанной, пытаясь отыскать в ней какие-либо отклонения от Идеальной Женщины. Как известно, самая большая беда обычных женщин – их окружение. Но Жанна сирота, во-первых. Во-вторых, окружение мужского рода отсутствовало вовсе, а подруг насчитывалось немного, да и те сами к Жанне не ходили, более того, ни разу не звонили по телефону при Володе. Его не интересовало, так ли повелось изначально, или он оказался причиной телефонного безмолвия, главное, что его это устраивало. Первая проблема решалась просто. Но существовало множество других. Володя знал и помнил по своим прежним подругам, как много опасностей таит в себе такая милая и славная, на первый взгляд беззащитная, женщина.
– Расскажи мне о своих прошлых увлечениях, – спрашивал он в минуты откровенности и сладко замирал в ожидании, что Жанна, подобно Марине, начнет живописать недостатки предыдущих кавалеров.
Женщины ведь делают это не только в угоду сегодняшнему своему герою, но и для того, чтобы убедить себя, что наконец-то они не ошиблись на этот раз, уж теперь-то все пойдет как надо, тем более своим рассказом они предостерегут от возможных ошибок. Если сегодняшний герой вознамерится совершить их.
Но Жанна, подумав, возвещала, что увлечений почти что и не было; и не успевал Володя возликовать от очевидной лжи, сознавалась, что да, случилось у нее два романа, и люди были очень достойные, замечательные люди были, даже странно, что не сложилось.
– Но, миленький, я, наверное, предчувствовала, что встречу тебя.
– А что твоя подруга Лена? – не отступал Володя. – Кстати, она дивно хороша собой, и странно, что одна до сих пор.
Но и на такую прямую провокацию Жанна отвечала просто и по существу, что Лена действительно хороша внешне, но еще лучше как подруга, как хозяйка, в конце концов, и вообще. Пробиться с этой стороны не удавалось.
Он «забывал» прийти на свидание, наблюдая из надежного укрытия, как Жанна терпеливо ждала его по сорок минут. На следующий день он надеялся, что, как в случае со Светой, утро начнется с возмущенного телефонного звонка, но Жанна звонила под вечер, и первой ее фразой было:
– Я тебе не помешала?
Приходил пьяный, когда они договаривались провести вместе ночь, а Жанна кротко стягивала с него ботинки, поила чаем и укладывала спать, тихо ложась рядом. Таскал ее с собой на выставки сантехнического оборудования, в пивную и на футбол – ни слова упрека, ни малейшего проявления неудовольствия или скуки.
– Вот это да, – как сказал бы друг Юра, – так не бывает!
К Юре, кстати, тоже ее водил, в расчете, как тогда с Олей, на неумеренное кокетство, бесцельное желание понравиться еще одному представителю противоположного пола. Впрочем, с Олей не совсем так, та любила людей по мере необходимости. Стоило ей вступить в малейшую зависимость от человека, допустим, ей показалось, что необходимо получить одобрение друга собственного поклонника, – и Оля начинала любить объект, от которого «зависела», совершенно бескорыстно, со страшной силой.
Жанна оказалась ровно приветливой со всеми.
Стоит ли говорить, что в ее квартире царил бессменный порядок, не стерильный, как у Нины, а домашний уютный порядок. И пироги она пекла каждую субботу. И никогда не спрашивала: «Когда же мы снова увидимся?» – а ждала, что Володя сам предложит. Отчаявшись дойти до сути, Володя перестал избегать маршрутов, пролегающих мимо загсов и дворцов бракосочетаний. Но и здесь ничего не вышло. Не то что слез и истерик, как у пылкой Ксюши: «Когда же мы наконец…» Нет, как Володя ни старался, не смог уловить даже легкой мечтательной задумчивости в прелестных золотистых Жанниных глазах при виде счастливых пар, загружающихся в машины, увенчанные цветами и лентами. А детские площадки и молодых мамаш с аляповатыми колясками Жанна не замечала вовсе, какие там намеки на радости деторождения и прочее.
Перед тем как начать непростые раздумья о дальнейшем существовании (с Жанной?), о перспективах и жизненном пространстве, частенько тесноватом и для одного, Володя решился на крайнюю меру. Он решил показать Жанну Чугунковым. Жена Чугункова максимально соответствовала
