С интересом рассматриваю свои руки: суставы припухли, нарушая строгую линию пальцев, а кожа, потеряв влагу, стала похожа на мятый шелк с залежалыми коричневыми пятнышками. Хочется послюнить палец и стереть их, но не получается, пятнышки даны навечно и в народе зовутся «смертяшки». Такие появились у моего отца, после чего он прожил ещё пятьдесят лет, но он выдающаяся личность, а я простая смертная, мне такие цифры недоступны.

Моё тело долго выглядело хорошо, вызывая зависть у приятельниц. До восьмидесяти – ни единой складочки на шее! Чистая физиология. Недавно гинеколог, просматривая анализы, заметила: «У вас повышенный гормональный фон». Не возражаю. «Вам хорошо бы замуж». Спасибо, перебьюсь. Теперь уже и тело потеряло упругость и не источает флюидов, привлекающих мужчин. Обвисшую на предплечьях и животе шкурку, комковатость на бёдрах я так же люто ненавижу, как раньше нежно любила эти прелестные места. Был дефект, был – сытые чёрные волоски на голенях. И хотя росли они не густо, я стыдилась их и втихомолку сбривала. Успокоилась, лишь прочитав «Четвёртый позвонок», откуда узнала, что американки занимаются этим регулярно и в обязательном порядке.

Трудно смириться, что не вернуть изящных рук с гладкими ногтями, бархатистой, зовущей потрогать кожи, летящей походки. Прошла жизнь, прошла безвозвратно. Тела, с его божественным даром испытывать восторг от соприкосновения с другим телом, искренне жаль. Мозги ещё шевелятся, не стареет нетленная душа, а бренному телу заказано. Нехорошо. Несправедливо. Слова, музыка звучат в голове, а тело уже утратило гармонию. Форма более уязвима и погибает раньше содержания.

Мне нравится теория академика Скулачёва. Он утверждает, что на самом деле старение природой не предусмотрено и является продуктом эволюции, заинтересованной в естественном отборе: нужно освободить место для идущих вослед. Об этом писал ещё в XIX веке оплёванный большевиками Вейсман. Старость – не закономерное явление, а болезнь. Человек вынужденно пьёт отраву, которую сам же и вырабатывает. Процесс окисления клеток организма ядовитыми формами кислорода запрограммирован, но, спросите любого программиста, программу можно сломать. Тогда, по мнению американского геронтолога Алекса Комфорта, прославившегося фразой: «Никогда не поверю, что лошадь и телега стареют одинаково», жизнь продлится до 700 лет – прямо, как у ветхозаветной Сарры, а главное, всё это время человек будет молодым. На лице пожилого Скулачёва подозрительно отсутствуют морщины, возможно, разрабатывая «таблетки от старости», он ставит опыты на себе, но пока лекарство, кстати, по его словам, баснословно дешёвое, станет доступно пациентам, пройдёт много лет. А я живу сейчас.

Хорошо, что Дон не дождался, пока я состарюсь, Кирюша тоже неплохо устроился, ушёл, чтобы не видеть моих предательских морщин, не заниматься женскими болячками, не бодрствовать по ночам у моего изголовья. Однако место в раю полагается ему по всем параметрам. Там тепло и не душно, как бывает в Хосте в середине лета, когда, по местному выражению, «упадёт» жара и город превращается в парную баню. Там всегда царит прохлада, скользящая, как шёлковая рубашка. Впрочем, тела у обитателей рая нет, только душа, а ей внешние условия безразличны, главное – общение. Интересно, с кем коротает вечность Кирилл, живёт «душа в душу»? Ревность во мне от природы: доберусь – голову откушу. Впрочем, в рай меня могут и не пустить.

А жаль. Там нет подлости, ревности, стяжательства, скуки и жгучей боли одиночества. Там собрались замечательные люди, с которыми интересно. Такая компания меня бы устроила, надеюсь, и я пришлась бы ко двору, всё-таки кое-что соображаю. Но это всё мирские представления, далёкие от нереальности. Ад, рай, чистилище, гиена огненная, раскалённые сковородки, котлы с кипящим маслом, все эти страшилки Возрождения – плоды художественной мысли. Тело не может испытывать муки, оно истлело в могиле или обращено в прах печью крематория. Если что и может «жить» дальше – это душа. Её не поджаришь, но страдать бедняжка умеет! Ещё как!

Настрадаться я всегда успею. Пока есть возможность надо приспособиться к старости, найти какое-нибудь увлекательное, посильное дело, чтобы занять освободившееся, никем невостребованное время. «Вот уж проблема!» – воскликнет здоровое большинство, которому времени позарез не хватает.

Враньё всё это. Хватает. Хватает и ещё много тратится впустую, вот о чём стоит печалиться. Узнаёшь, как надо ценить время, когда поезд ушёл, и сколько ни оглядывайся в прошлое, исправить ошибки нельзя. Вот бы сразу родиться с пониманием и опытом! Если энергию молодости снабдить пониманием зрелости, стала бы жизнь более наполненной? Не очевидно. Скорее, безмерно скучной.

* * *

Однако, что бы ни думало большинство, а меньшинству тоже надо как-то обустраивать объедки бытия.

Физическое ощущение времени наступило, когда я стала регулярно возвращаться мыслями назад. Как много потрясающего спрятано в ушедшем! Но с обозначением прошлого, будущее приобретает хрупкость. С осторожностью смотришь вперёд: не подведёт ли завтра? Каждый человек ежедневно проходит между прошлым и будущим, между Сциллой и Харибдой, и никто не знает, которая из них злее.

Время обладает странной, ничем не оправданной подвижностью, я бы сказала – увёртливостью. В житейской суете на свойства времени обращаешь мало внимания, так, чертыхнёшься между делом, что опаздываешь, или наоборот, не можешь дождаться. Когда настроение творческое и что-нибудь хорошее приходит в голову, времени не замечаешь, оно тут, вровень с тобой, а случится несчастье – время упрётся, как бык, тянешь его, тянешь, а оно ни с места. Впрочем, чувство времени – качество сугубо личное, у всех разное.

В молодости время ассоциировалось у меня с негативом: вовремя явиться на работу, к сроку закончить редактирование, переделать домашние дела, почитать книжку ребёнку, наконец, отдохнуть хорошенько. Только устроишься на курорте, расслабишься, почувствуешь удовольствие, а уже надо возвращаться, и так обидно – почему приятное время пролетает быстрее плохого? Любовь тоже требует времени, к тому же ничем не обременённого, кроме как самой любовью.

О времени, как о явлении, управляющем жизнью, начинаешь думать, когда его одновременно становится и мало, и в избытке. Это значит, что среднестатистический человек – не шибко творческий, без какого-нибудь дурацкого хобби и толпы нуждающихся в помощи родственников, ещё вполне здоровый хотя бы на голову, дожил до обозначенного в трудовом кодексе возраста и вышел на пенсию по старости или за выслугой лет, или его просто «ушли», что бывает чаще, когда власть помолодела и, поступаясь не всегда полезным опытом, хочет видеть вокруг себя молодых, энергичных, способных обеспечить более высокую производительность ума. И новые садятся гости // За