больнее себе делать. Тратить время на сожаления, тратить время впустую, а я себе это позволить не могу, не имею права. На том свете буду сожалеть, а сейчас надо стремиться к тому, чтобы наверстать упущенное. Я хочу верить в то, что смогу это сделать. Хочу. Прочь сожаления! Прочь прошлое! У меня нет на тебя времени, пока есть настоящее. Я дышу сейчас, я чувствую сейчас, я живу сейчас. Вот это и важно. Вот этому и надо уделять внимание.

Александр Петрович вздохнул и двинулся к двери. Но его вздох не был вздохом сожаления или печали. Это не был вздох слабого человека. Нет. Это был вздох сильного человека, человека уверенного, знающего, человека, обретшего внутреннюю силу.

— О, вы уже дома, — старик улыбнулся, войдя на кухню. — Это очень хорошо. Как сказала маленькая девочка, которую я повстречал сегодня на улице, хорошо, что очень хорошо. Как ваши дела?

Надежда Васильевна, выливавшая Шарику остатки супа из кастрюли в миску, забыла о Шарике, повернулась к мужу и захлопала глазами. Улыбка появилась на ее лице. Сашка-младший в это время наминал макароны с котлетами, и, услышав отца, замер с ложкой у рта. Кусок хлеба выпал из рук, благо на стол, а не на пол.

— Бать, ты чего? — Сашка осторожно положил ложку на тарелку и посмотрел на отца.

— И правда, Саш, чего это ты? — спросила Надежда Васильевна. — С каких это пор ты заинтересовался нашими делами? И куда это ты уже успел сегодня сходить?

— А вот с этих самих пор и заинтересовался, — улыбка и не думала покидать лицо Александра Петровича. — У меня к вам есть разговор. Сможете мне уделить несколько минут?

— Батюшки, — Надежда Васильевна хлопнула в ладоши. — Да что же это с тобой такое произошло? Будто подменил кто. Конечно, мы тебя выслушаем. Что ты нам хочешь сказать?

— Думаю, кухня не лучшее место для бесед. Давайте перейдем в зал.

— Хорошо, — только и сказала Надежда Васильевна. Растерянное выражение появилось на ее лице. Она чувствовала, что с ее мужем что-то произошло и это ее пугало.

— Бать, — послышался голос Сашки-младшего. — А это не может подождать? Может после еды, а то остынет и есть потом противно будет.

— Конечно, может, — сказал Александр Петрович. — Даже лучше будет, если ты поешь сейчас, а не потом. Да, и про Шарика, Надюша, не забудь, — Александр Петрович повернулся к жене. — Я кормил его в обед, да уже вечер. Я с ним позже пойду, прогуляюсь.

— Хорошо, Сашенька, — отозвалась Надежда Васильевна, возвращаясь к кастрюле с остатками супа. — Ты только не волнуйся. Накормим твоего Шарика и тебя с ним заодно.

— Я не волнуюсь, Надюш, — рассмеялся Александр Петрович. — А вот кушать я не хочу. Что-то аппетита нет… Я пойду в зал, а вы как только, так сразу и приходите.

— Сашка, ты меня пугаешь! — воскликнула Надежда Васильевна. — Да что с тобой?!

— Не волнуйся, — улыбнулся Александр Петрович. — Все… все хорошо.

— Попробую тебе поверить, но что-то мне это все не нравится, — Надежда Васильевна повернулась к умывальнику и принялась мыть посуду.

— Мне тоже многое не нравится, — пробормотал Александр Петрович, выходя из кухни и направляясь в зал. — Но выбирать не приходится.

— Пугает меня твой отец, — сказала Надежда Васильевна, повернув голову к сыну, когда Александр Петрович покинул кухню. — Чувствую, что-то случилось. Я его таким никогда прежде не видела.

— Да брось, ма, — сказал Сашка-младший, работая челюстью. — Видишь, человек за книгу взялся, вот и решил тебя обрадовать новостью, а ты говоришь, пугает. Этим точно не испугаешь. Меньше думай о плохом, оно тебя стороной и обойдет. А будешь звать лихо, оно не заставит себя долго ждать.

— Кто его знает, Сашка, может ты и прав. Но все равно на душе тревожно, авось что-то да случилось. С чего-то ему да и приспичило начать что-то там писать. Что ни говори, а на все есть причина. Дыма без огня не бывает.

— Не бывает, — кивнул Сашка, берясь за стакан с компотом. — Но почему обязательно должно произойти что-то плохое?

— Не знаю. Вот чую и все.

— Меньше об этом думай и не будешь чуять, — хмыкнул Сашка, после чего допил компот и поставил стакан на стол. — Я готов. — Можем идти узнавать, что там у бати за разговор к нам есть.

— Идем тогда, — Надежда Васильевна выключила кран с водой и вытерла руки о полотенце. — Что его ждать-то? Итак извелась вся.

* * *

Александр Петрович сидел в зале и смотрел новости по телевизору.

— Неужели в мире ничего хорошего не происходит? — думал он, слушая известие о том, как ограбили очередной банк то ли в Донецке, то ли в Днепропетровске. — Разве может человек думать о чем-то хорошем, когда на него со всех сторон льются потоки негатива. А может это специально делается? Есть же люди, которые смотрят за тем, что попадает в эфир, что лучше показать, а что — не стоит. Вот и решает какой-то нелюдь показывать насилие, смерть, ограбления, пиратов, бедствия. И без того народ боится по улицам ходить, а тут его еще больше запугивают. Только никак не пойму, зачем это делается? — старик посмотрел на Шарика, прибежавшего с кухни. Собака покрутилась, покрутилась, да и улеглась на диван.

— Вот если я Шарика начну запугивать, что из этого получится? — размышлял Александр Петрович, выключая телевизор. — Тогда он будет меня бояться. И что дальше? А дальше то, что я смогу им управлять, как мне вздумается. Он будет бояться, значит будет слушаться. Неужели и с людьми так? Держат в страхе, чтобы управлять ими легче было? Как это все сложно, как запутано. Но главное, до этого нет никому дела. Люди живут в собственных скорлупках-мирах и боятся нос высунуть наружу. Что же это такое? Неужели так мы и должны жить? В зависти и ненависти, с сиюминутными вспышками добра и радости. Нет, это неправильно. Так не должно быть. Иисус, Будда, все великие мудрецы прошлого учили не этому. Разве они говорили, что надо жить во зле? Разве о ненависти или зависти они говорили? Нет, только о добре, к ближнему, к животным, к окружающему миру. Так почему же человек забыл эти простые истины? Почему он продолжает жить разумом? Сколько вопросов! А где же ответы?

— Сашенька, что ты нам хотел сказать? — в зал вошла Надежда Васильевна, а за ней и Сашка-младший. — Мы уже освободились.

—