Одевшись в своем любимом стиле: пилотские очки, лёгкий черный плащ с капюшоном, черную футболку, брюки (которые тоже черные), ну и ботинки (уже понятно какого цвета), он вышел на улицу, и посмотрел время на наручных часах, постучал по карманам, достал сигарету, и прикурив, двинулся к остановке.

Путь, – подумал он, – Путь наверх. Всегда ли человек движется по прямой, вверх? Всё-таки нет. Бывают взлеты принужденные под угрозой жизни, или наоборот за потребностью потреблять, перебраться в другое место, или просто насладиться полетом, красотой высоты. Бывают посадки, бывают вынужденные, при повреждении, и они могут быть мягкими, могут быть твёрдыми. Бывают посадки просто от усталости, бывает, что хочется спуститься с небес на землю. А бывают падения. Потеря контроля полета или неудачный взлет, будь то неверная траектория или недостаточность сил. Но бывает так, что путь не ведет четко наверх. Горы, на вершины которых взбираешься, всего лишь часть пути, а не его итог. С вершины придется спуститься, но ты будешь знать, что в этот раз ты её покорил, преодолел. Но никогда не знаешь, сможешь ли подняться на уже покоренную вершину вновь. В жизни ты просто движешься, то вверх, то вниз, как пульс на кардиограмме. И где ты прервется твой путь? Внизу? Вверху? На нулевой точке? Хочешь ты этого или не хочешь, оно не совсем от тебя зависит. Вернее, ты можешь этого хотеть, но не получить. А можешь не хотеть, но получить. Но каков мой путь? Куда я сейчас буду направлен? Наверху ли я, чтобы стремительно двигаться вниз, или я внизу, чтобы подняться наверх? Не знаю. Вот и транспорт мой едет. Так, надо бы сейчас не думать, а то опять эти приборы в чейрокинибусе засекут мою мыслительную деятельность и обвинят в интроспекции.

– Сколько стоит проезд до площади Аристотеля?

– Пять мыслей, – ответил кондуктор.

– Дорожает, – сказал Заверган, и полез в карман, – Труний принимаете?

– Принимаем. Если труний, то с вас двести пятьдесят.

– Плачу.

– Ваш билет, – машинка кондуктора выдала увесистый билет, похожий по форме на магнитную кассету для магнитофона, Заверган бросил его в карман, и поспешил сесть на свободное место в конце автобуса.

В дороге было опасно о чем-либо думать, поэтому, чтобы избежать ненужных конфликтов, Заверган закрыл глаза, и попытался уснуть, внушая себе, что мир ему неинтересен, что во сне всё гораздо красочнее, и повторял одну и ту же мысль, пока не зажужжал билет в его кармане, оповещая о приближении к нужной остановке. Заверган поспешно вышел, и побрел к площади Аристотеля, где стоял памятник.

Издалека он заприметил Маркуса. Тот как всегда был в своем любимом красном пиджаке, под которым была светлого тона рубашка, с зонтиком-тростью, в шляпе с полями, блестящих на солнце кожаных мужских туфлях, и черных брюках. Одет он был как всегда ярко, в линзах его очков отражались блики солнца. Заверган встретился с ним взглядом, и попытался сдержать улыбку от встречи с другом. Этакий способ показать своё настроение, что они рады друг друга видеть.

– Знаю тебя, – сказал Заверган.

– Знаю тебя, – ответил Маркус.

Они поприветствовали друг друга своим особым жестом, тыкнув в грудь друг другу сначала указательным пальцем левой руки, потом правой, затем ударили палец о палец друг друга, и показали пятерню.

– Наш маршрут проходит в парк? – спросил Заверган, и было не понятно, чью память он проверяет.

– Да, но по дороге можем зайти в магазин, и купить что-нибудь перекусить. Как на счёт муршмундтры?

– В последнее время их на каждом шагу готовят и продают, а по вкусу, сытности и полезности они не очень.

– Я знаю одно хорошее место, там недорого, и как раз соответствует твоим предпочтениям.

– Тогда давай туда заглянем.

Они пошли в парк, по пути купили муршмундтру, а после, укусив её на счёт три – как это было по их шуточному обычаю – стали наслаждаться ингредиентами, приготовлением, и в ходе разговора о своих утонченных вкусах к пище, вышли из парка в лес.

Оказавшись в лесу, и пройдя про по сырой почве, покрытой опавшими иголками сосен, гумусу, ощутив сырой запах, который присущ хвойным лесам, они углубились в лес.

– Знаешь, я думаю… Ведь это последний крупный лес в нашей области, – сказал Заверган, дыша свежим воздухом, и проникаясь некой ностальгией по детству, где сырость была почти на каждом шагу.

– Пожалуй, да. Большую часть вырубили, и теперь стараются сохранить то, что осталось.

– Лес – это наше будущее. И места для будущего у нас почти не осталось. Леса становится меньше, а город всё растёт. Когда-нибудь, гораздо ближе, чем кажется, у нас останется места для будущего, у нас всё пространство займет настоящее.

– Интересная мысль, – заметил Маркус, – Но разве ты не говорил, что времени как бы нет, что это абстракция?

– Говорил. Я понимаю к чему ты клонишь, – Заверган поискал что-то в кармане, достал оттуда пачку сигарет, и прикурил, – Я имею ввиду, что не будет места развитию. Мы больше не построим новых зданий, будь то жилые комплексы, офисы, университеты, заводы, и происхождение знает, что ещё.

– Хм… Ну в этом есть смысл, – ответил Маркус, отмахивая рукой, летящий на него табачный дым, – Но это слишком пессимистично, мы ещё не вырождаемся. Мы ведь рано или поздно потеряем часть города из-за ошибки системы, станет меньше людей, меньше домов, а природе будет предоставлено место действовать.

– Как же она будет действовать, если её не останется? Да, мы не вырождаемся – мы уже выродились. Человек под контролем машин, которые в свою очередь под контролем человека. И что мы получили? Массовый человек покупает качества, чтобы испытывать естественные человеческие эмоции, заметь, покупает! Когда раньше они его естественным процессом. У нас выродилось искусство из-за развития нейросети, у нас почти ничего не осталось, кроме потребности потреблять, но и её скоро не останется.

– Это как? Я просто не особо слежу за искусством, а у тебя всё-таки в доме огромная библиотека.

– Люди больше сочиняют сюжетов для книг, не пишут их. Люди больше не сочиняют музыку, даже для прослушивания музыки нужно разрешение, потому что она имеет особое свойство внушения. Раньше это было загадкой, да и нынче она не совсем разгадана, однако вместо того, чтобы её разгадать, приняли решение запретить. Может запретили потому что разгадали, я не знаю. Но читал я газеты, новости, проблемы общества, которое было 200 лет назад, и посреди