муж аспирант, и живут они на одну его стипендию, места для сына в детском саду все нет и Оксанка потому не работает, обитают они в общежитии, да еще у мужа нелады с темой, и уж клубникой с базара не полакомишься. Он знал также, что у Леночки больна мать, больна давно и безнадежно, и жизнь Леночки вся в бесконечных переговорах с врачами, и заботах о лекарствах, и хлопотах по дому, и так проходят у постоянно озабоченной Леночки все ее часы, и дни, и месяцы, и годы, в этих ее сражениях за часы, дни, и месяцы, и годы для больной матери. И он знал также, что весной от Валентины ушел муж, и она и вправду оказалась без дел и забот, и без себя самой тоже, и он понимал, каково ей одной в четырех стенах и чего ей стоило сегодня заставить себя выйти из четырех этих стен на улицу. Он же, Ромка, был тут в некотором роде со стороны, не вполне был как все, и ему особенно были видны здесь не только лазеры и мазеры либо, скажем, березки да торговый центр. Он близко к своему странному сердцу принимал то, что видел, и жалел людей, и баловал, когда только представлялась возможность. Оксанка, Леночка и Валентина удивляли его, он дивился их стойкости и силе, их оптимизм и, пожалуй, отчаянность вызывали у него уважение не меньшее, чем, к примеру, открытие нового катализатора или новой частицы теми, у кого сложилось иначе, сразу или потом, у кого поэтому сегодня было все по-другому, кто не имел недостатка в деньгах, жил просторно, получал клубнику на дом, лечил родственников в отличном диспансере и был благополучен и в семейной жизни тоже. Впрочем, у этих людей, наверное, были свои проблемы, Ромка догадывался. Сегодня у Ромки случилась удача, он смог побаловать Оксанку, Леночку и Валентину, дать им отдохнуть, развеяться, вкусить, — пусть всего лишь на час, и всего только шампанское и мороженое, всего-навсего глоток кислорода на долгом восхождении среди многих превратностей и обстоятельств, когда вдруг — льды и скалы, туман и холод, и путь вконец тяжел, и надо идти и нельзя перевести дух, и вот еще шаг и еще, и боль, и кровь, и тяжесть в груди… А за кого можно было принять его самого? Ромка вздохнул.

Хотелось бы ему уйти отсюда с Валентиной да пойти к ней… Ромка знал, что шансов там у него практически ноль, но все равно. Ему хотелось еще побыть в мягкости и нежности. Да еще и в том было дело, что на полу у Валентины лежала медвежья шкура, черная с подпалинами. И это очень Ромке было кстати. В городке к кому домой ни приди, — заставляли разуваться, чего Ромка не переносил, просто не мог перенести. И Валентина тоже держалась общего правила, к большому Ромкиному огорчению. Не любить разуваться у него была причина, и весьма уважительная. Но вот то, что шкура, да еще черная с подпалинами, это как раз очень было кстати, на шкуре его заросшие мехом копытца не так были заметны.

Ромка ведь был, повторяю, не совсем как мы с вами, он был итог совместных усилий КЮТа и кружка натуралистов, при участии фехтовального клуба «Виктория». Академик Ч. очень тогда возражал. Кроме копыт, у Ромки были еще рожки на голове, благо он мог прикрывать их своей шевелюрой. Словом, вышли некоторые неувязки, но относительно небольшие. Имя его, разумеется, только сокращение, начальные буквы названия, полностью он именовался не то «робомутант кибернетический», не то еще длиннее, я уж не помню; в общем, сокращение, аббревиатура, вроде жилкомиссии, ДНК, райздравотдела или СО АН*

РИММА КОШУРНИКОВА

КУРОЧКА РЯБА

Институт лихорадило: пропал сотрудник отдела синтеза, руководитель поисковой группы Слава Ванин. Пропал при загадочных обстоятельствах.

Утром в субботу он провел совещание группы — обычный недельный отчет: разбор, обсуждение, критика, предложения. Затем работал в инфотеке, пробыл там, по показаниям Майи, не более часа, новых запросов не делал. После инфотеки его видели у входа в музей древней культуры. Заходил ли Ванин в музей — неизвестно. Около двенадцати он беседовал по видеофону с Сережкой. О чем, мальчик не помнит, вроде бы о какой-то сказке. Больше Ванина не видели.

Встревожились потому, что он не явился на Завершение. Давно сложилась традиция: результаты опыта Ванин считывал сам. На вызов телеробот ответил, что хозяин вышел из дома в воскресенье утром, до сих пор не вернулся, никаких распоряжений не оставил.

Опрос ближайших служб «Скорой помощи» и безопасности движения также ничего не дал.

Учитывая исключительность обстоятельств, решили осмотреть вещи и бумаги Ванина в институте и дома — в надежде отыскать какой-нибудь след. Эту деликатную миссию возложили на членов группы Ванина, его ближайших помощников — Олега Виртуозова, Джона Метелкина и Светлану Синичкину…

Дневник, найденный группой

2 января[1]. Я — в отчаянии! Какое-то наваждение! Стоит мне закрыть глаза, как является проклятое чудище и заостренным коричневым образованием начинает стучать по ступам. Ноги сразу становятся тяжелыми, хочу бежать — и не могу. А мерзкая уродина шумно хлопает себя по бокам широкими крыльями и пял^т на меня круглые стеклянные глаза» Я кричу и просыпаюсь.

2 января, вечер. Опять неудача. Сотая серия и снова — в корзину! Все проверили. Опыт сегодня контролировала Света, самая аккуратная из лаборантов, но и она не обнаружила никакой ошибки. Компоненты строго дозированы, реактивы очищены, ферменты добавлены, технология соблюдена пунктуально. А белок снова распадается! И это перед приездом комиссии! Все нервничают ужасно…

3 января. Снова приходило! Сегодня стучало не только по ступам, но и по ноге. Утром на правой голени обнаружил местное капиллярное кровоизлияние. Кажется, схожу с ума.

4 января. Был у невропатолога. Говорит — переутомление. На неделю отстранил от работы, прописал гимнастику, прогулки, лыжи… Сижу дома, а мысли — в лаборатории. Ребята ничего не говорят, Светка, чтобы я «не мудрил», подкидывает мне на день своего Сережку. Он выматывает лучше всякой гимнастики: заставляет бегать в догоняшки, лазать на шведскую стенку, играть в «умственные прятки». Но это еще ничего. Он принуждает читать ему с «выражением». Если я начинаю «без выражения», сердится и велит перечитывать.

Удивляюсь, какой ерундой пичкают детей! Как только их мозг справляется с этим обилием ненужной