Он даже не пытался достать свой припас. Не дотянуться ему сейчас до кармана и не снарядить кусок сахара спасительными каплями. Кружилась голова, сердце замерло, будто и не было его вовсе. «Пропало без вести…» — машинально подумал Павел Савельевич. Его качнуло, он изо всех сил старался удержаться на ногах, ибо твердо знал: если упадет, ему уже не встать.

Кажется, не суждено ему дойти до вагончика. Вот сейчас он рухнет и больше уже не поднимется. Медленно, не поворачивая головы, Павел Савельевич скосил глаза — сначала в одну сторону, потом в другую, оглядывая место, где стоял. Неужели  з д е с ь? Здесь, значит…

И крепко не понравилось ему это место: под ногами валялся мусор: тряпки, пустые консервные банки и еще какая-то дрянь, а в вечернем остывающем воздухе резко воняло табачищем. Павел Савельевич бросил курить всего месяц назад, и сейчас табачный смрад был ему особенно противен. Беда настигла его возле бригадной курилки, и от бочки с водой, врытой в землю, сильно тянуло мокрыми окурками. На миг он зримо представил толстые, разбухшие в воде окурки, смахивающие на червей, и его передернуло от отвращения.

Вот, значит, какое местечко уготовила ему судьба для последних минут на земле. Павел Савельевич и тут узнал враждебную выходку жизни, стремящейся согнуть его и поставить на колени. Он уверился вдруг, что на этот раз ему не выкрутиться, недаром болезнь сегодня так часто донимала его. И сразу все запротестовало в нем. Он даже не так против смерти взбунтовался, как против того, что распрощаться с жизнью ему придется именно здесь, в этом затрапезном месте. Неужели он лучшего места не выслужил за всю свою жизнь?

А впереди, шагах в десяти, была чистая прогалинка. Он еще днем углядел там зеленую, не успевшую почему-то выгореть траву. Если уж пришел его черед умирать, Павел Савельевич хотел бы, чтобы произошло это не здесь, возле смрадной бочки с червями-окурками, а на той зеленой лужайке.

От сведущих людей, понаторевших в медицинских премудростях, он слышал: когда стрясется такое, опасно даже пошевелиться. Но Павел Савельевич не знал: т а к о е  это или еще не такое. А главное — очень уж противно ему было не только помирать здесь, но даже просто стоять на этом паршивом месте, среди мусора и густой табачной вони. И чтобы уйти отсюда — только для одного лишь этого, — Павел Савельевич переборол свою слабость, собрал все силы и чуток шагнул вперед — расчетливо, правой ногой, чтобы поменьше утруждать свое сердце, если оно еще есть у него. Он боялся, что тут же и свалится в мусор лицом. Его качнуло сильней прежнего, но он удержался-таки на ногах. Шатаясь от слабости, Павел Савельевич выстоял долгую секунду, а может и всю минуту — времени сейчас для него не существовало, — и еще шагнул коротким осмотрительным шажком, а потом еще и еще…

Так он добрался до заманчивой лужайки, где не грех уже было и свалиться. Он стоял на чистой траве, выжидая, когда смерть скосит его. И вдруг заметил, что голова уже почти не кружится, а ноги наливаются силой. Воздух вокруг поредел, им можно уже было дышать. Похоже, он все-таки выкарабкался из того смертоносного потока, в котором только что побывал. И запропавшее сердце подало о себе весточку: шевельнулось, улеглось поудобнее и работяще застучало. Павел Савельевич уже знал, что у него хватит силы дойти до вагончика, но еще постоял немного, пока прочно не поверил: все обошлось.

У него было такое чувство, будто смерть подстерегала его возле курилки на куче мусора. Она понадеялась: крышка ему там, ни за что не выбраться Павлу Савельевичу с этого уготованного ему паскудного места. А сюда на чистую лужайку хода ей нет. Как ни крути, а получается: и на этот раз надул он курносую.

Как это Варя говорила: не по науке? Ну пусть и у него будет не по науке, пусть!..

Павел Савельевич усмехнулся несолидным своим мыслям и зашагал к вагончику — на ровный свет в окнах и нарастающий говор молодых голосов.

ВАРЯ

1

Варя сидела у окна вагончика и штопала чулок, надетый за неимением специального гриба на деревянную ложку. На койке перед ней лежал распахнутый справочник тракториста, но, отрываясь от штопки, Варя смотрела не в книгу, а в окошко.

Из вагончика был хорошо виден весь стан бригады — с палатками, кухонным навесом, неказистым складом горючего и стоящими в сторонке новенькими блескучими лесопосадочными машинами. А вокруг, вплотную подступая к стану, широко раскинулась желто-бурая выжженная степь. И хотя степь размахнулась насколько хватал глаз, но не было уже в ней прежнего могучего и бесполезного безбрежья, и Варе она казалась призадумавшейся и малость укрощенной. Из конца в конец прорезая вековую залежь, словно навсегда зачеркивая всю былую историю степи, четко чернела прямая стремительная лента пашни, приготовленной под лесную полосу. Была в этой пашне частица и Вариного труда.

На горизонте телеграфные столбы, тоненькие как былинки, сторожили дорогу в город. По этой дороге уехал вчера бригадир Алексей — поторопить питомник с присылкой саженцев. Он должен был вернуться еще утром и все не ехал, а тень от вагончика давно уже перевалила за полдень. Грузовики величиной со спичечный коробок взад и вперед носились по дороге, вздымая длинные, курчавые, как паровозный дым, облака пыли. Пыль была тяжелая, осенняя: поднималась она невысоко и гораздо быстрее, чем летом, оседала на землю.

И ни одна машина не сворачивала с пыльной дороги на травянистый проселок, ведущий к бригадному стану.

Все девчата из ночной смены еще спали в вагончике. Одна лишь прицепщица Нюся сидела по-турецки на низко провисшей койке и листала библиотечный томик Пушкина, выискивая что-нибудь попечальнее для пухлого своего альбома. Грустных строчек в книге попадалось мало, и Нюся сердилась на Пушкина. Склонив голову набок, румяная Нюся записала наконец в альбом огрызком карандаша:

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей…

Хлопотливую потребность презирать все человечество восемнадцатилетняя Нюся ощутила совсем недавно, а именно с тех пор, как Алексей перестал обращать на нее внимание. Случилось это в скором времени после приезда в бригаду новой учетчицы — Вари.

Высоко нагруженная полуторка свернула на проселочную дорогу. Варя отложила чулок с ложкой, постояла немного, чтобы догадливая Нюся ничего не заподозрила, у графика технического