Шрифт:
Закладка:
Мартина никак не отреагировала на его последнее замечание, а просто спросила:
– Максик, я должна взять с собой этот снимок?
– Не думаю, Мартина. Запиши просто название газеты, пометь, что это один из июльских номеров тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Я ни на что не рассчитываю. Сама понимаешь, сколько лет прошло и какие события произошли в Европе с тех пор. Архивы могли не уцелеть, газетенка писала о местных новостях и не представляла собой, скорее всего, солидное издание. Но проверить это надо.
– Хорошо, Максик. А что будешь делать, если результат окажется отрицательным?
– Возьму снимок и поеду в Ваймар… И буду показывать его везде, где можно. Ты же знаешь, мы, швейцарцы, народ упрямый. Вдруг повезет.
С двумя большими тарелками в руках к ним уже спешил кельнер. Мартина вернула Максу снимок и набросилась на еду. Сыщик аккуратно спрятал снимок в папку и присоединился к трапезе. Несколько минут они молча утоляли голод. Затем Макс оторвался от тарелки и спросил:
– А как чувствует себя Гизела Оберман?
– Убита горем.
– Могу себе представить. Можешь передать ей то, что я тебе рассказал. Ведь инспектор обещал информировать ее о ходе расследования.
– Обязательно передам, но сомневаюсь, что эти сведения ей помогут.
Макс замолчал и снова принялся за еду. Закончив, отодвинул тарелку и задумчиво проговорил:
– Вот видишь, как оно обернулось. Старый янки из лучших побуждений исполнил свой человеческий долг, а какой-то подонок ради своих корыстных интересов превратил этот счастливый, по сути, случай в несчастье для целой семьи. Вот и задумаешься после этого, что хорошо, а что плохо. Этот медальон забрал уже две жизни, и я пока не рискну утверждать, что только их.
Он проводил Мартину до парковки, а затем вернулся в офис.
Отто Фукс почти не помнил своего отца. Ему было шесть лет, когда Адольфа Гринберга арестовали и дали срок. Очень скоро после ареста отец умер в тюремной больнице, но Отто узнал об этом от матери намного позже. Тогда же, вскоре после смерти Адольфа Гринберга, его жена Элизабет вышла замуж за фронтовика-инвалида Герхарда Фукса. У Отто и его сестры появился новый отец, а у матери новый муж. Он дал им всем свою фамилию. Таким образом все они стали Фуксами, что мать считала скорее фактом положительным, ибо эта фамилия в Ваймаре, в отличие от предыдущей, по крайней мере не значилась в нацистских формированиях. Маленький Отто в то время в этом ничего не смыслил и отреагировал на перемену фамилии очень просто: «Фукс так Фукс». Когда Отто исполнилось восемнадцать лет, он после недолгих размышлений решил остаться Фуксом, чтобы иметь меньше проблем при заполнении разных анкет, которыми изобиловало немецкое социалистическое государство. Тогда же мать вручила ему письмо его родного отца Адольфа Гринберга. Отто его внимательно прочитал, но дальше прочтения текста дело не продвинулось. Он не представлял в точности, о чем идет речь и где те люди, о которых говорилось в письме. Он скорее снисходительно отнесся к письму и забыл о нем на долгие годы, тем не менее все это время продолжая хранить письмо среди своих важных бумаг.
Отто прилежно учился в школе и после ее окончания поступил в Лейпцигский университет. Экономический факультет университета давал широкое образование, позволявшее работать в любой отрасли, и молодой новоиспеченный экономист выбрал издательское дело. Он поступил на службу в известное лейпцигское издательство, где проработал на разных финансовых должностях вплоть до объединения двух Германий. В тысяча девятьсот девяносто первом, воспользовавшись своими широкими связями, Отто Фукс перебрался в солидное мюнхенское издательство на должность коммерческого директора. Работа в Мюнхене захватила его, от природы аккуратный и старательный, коммерческий директор Фукс отдавался работе целиком, ладил с нижестоящими сотрудниками и за прилежную службу получал от шефа издательства только похвалы и прибавку к жалованью. К тому моменту, когда переводчик Аксель Бекман принес в издательство второй роман Майкла Роуза, на личном горизонте Отто Фукса не было ни единой тучки и он, не планируя более великих жизненных перемен, намеревался проработать в издательстве до самой пенсии. Неожиданное появление переводчика выбило Отто из привычного жизненного ритма, и он пока не мог ответить себе на вопрос, хорошо это или плохо. Он еще не имел твердого мнения, стоит ли серьезно воспринимать новость и пытаться разворошить забытую, погребенную под несколькими десятками лет историю, достоверность которой, по правде сказать, вызывала сомнение у привыкшего к тщательному анализу возникающих вопросов Отто Фукса. Правда, было одно обстоятельство, которое заставляло его уже в который раз перечитывать пожелтевшие листки. Отто очень любил деньги. Он снова нацепил очки и впился глазами в текст.
Дорогой сын,
вполне возможно, что, когда ты впервые прочтешь эти строки, меня уже не будет в живых. Моя жизнь до определенного момента не отличалась разнообразием и была поначалу просто жизнью обычного мальчика из семьи мелких бюргеров, а после смерти отца я возглавил его небольшой мясоколбасный гешефт. В упорном труде проходили мои дни, дела шли неплохо, и так могло бы продолжаться еще много лет. Но я увлекся нацистской теорией, вступил в нацистскую партию и сделал ее руководителя своим кумиром. Дела мои пошатнулись, а затем и вовсе закончились крахом. Мои покойные родители всю жизнь занимались этим гешефтом и, вероятно, благодаря нашей скромной жизни имели недурственные накопления. Моя мать не одобряла мою связь с нацистами и незадолго до своей смерти передала все сбережения моей сестре Эльвире фон Штразен (она вышла замуж за барона Зигфрида фон Штразена и стала баронессой). Таким образом, я был лишен законной доли наследства. Не последнюю роль в этом несправедливом решении родителей сыграла Эльвира. Она была намного старше меня, и мать прислушивалась к ее мнению. Это она нашептала матери, чтобы та лишила меня этих денег за связь с нацистами. Я же считал и считаю, что она сделала это исключительно из-за своей алчности. Несмотря на владение имением Лихтенберг, которое она унаследовала после смерти своего мужа барона, ей всю жизнь хотелось иметь еще больше. Правда, Эльвира ненадолго пережила мать. У ее смертного одра я умолял ее восстановить справедливость, но даже в этот ее последний час она оказалась непреклонной. Она лишь успела передать своему сыну барону Карлу фон Штразену медальон нашей матери. Я узнал этот медальон. Сам по себе он не представлял никакой ценности. Обыкновенная безделушка из малоценного металла. Наверняка медальон был вручен ему потому, что в нем хранились сведения о том, как она распорядилась накоплениями родителей, – какой-нибудь тайный знак или еще что-то в этом роде. Я сам видел этот медальон в руке племянника. Несколько раз в своих письмах я пытался призвать к совести племянника и исправить ошибку его матери. К сожалению, я ничего не добился. Карл даже не ответил на мои письма. Позже я узнал, что Карл не вернулся с войны, а сгинул где-то в американском плену.
Дорогой Отто, я не исключаю, что Карлу удалось раскрыть тайну медальона. Что стало с медальоном дальше, в чьи руки он попал, я не знаю. Но я хочу, чтобы ты всегда помнил об этой истории и, если узнаешь что-то, попытался вернуть принадлежащее нам по праву. Пусть не я, но хотя бы мои потомки получат причитающуюся им долю наследства. Может быть, лично я действительно являюсь причиной того решения, которое когда-то приняла моя мать, но мое членство в нацистской партии было осознанным, и, как известно, по этому пути пошли многие. Я не виноват больше, чем виноват весь народ. Скоро меня могут арестовать, и я тороплюсь написать это письмо и надеюсь, что твоя мать в подходящий момент передаст его тебе. Помни обо мне.
