Шрифт:
Закладка:
Выгоните ее уже отсюда, кричит кто-то, и Рома сам ведет мать к выходу. Мать умоляет задержаться, поспрашивать людей еще, это же зацепка, и следующие полчаса они ждут в холле ДК. Ника, явно скучая, рассматривает какую-то бумажку. Заметив интерес Ромы, вручает бумажку ему.
«Уважаемые коллеги! — написано там. — В субботу 12.02.2019 проводим обряд поклонения Орной Тэнгэри! На березах, на четыре стороны света! Будем просить удачи и благополучия, раскрывать внутренний источник».
Место проведения: Староалтайск, ДК «Рассвет», ниже телефон.
Рома возвращает рекламку Нике.
— Ты зачем одна поехала? — спрашивает он у матери. — Меня бы дождалась, я бы сам.
— Времени не было, Ромочка. Вдруг она сюда придет?
От надежды в глазах матери Роме делается больно. У него надежды мало, больше вопросов: где, как, кто виноват? Куда пропало тело? Хотя некоторых из тех, кто виноват, Рома и так знает.
— Ты продала шубу?
— Пока нет, просто убрала на балкон. — После секундной паузы мать меняется в лице. — Рома! Даже если бы я и продала, это не твое дело! Моя шуба, хочу — продаю, хочу — вообще выкину. Это просто неприлично…
Рома извиняется — и правда, что это он психует, матери тоже непросто. Мать извинения принимает и наконец замечает, что они не одни.
— Лариса, — представляется Ника и протягивает руку. Мать неловко ее пожимает, представляется тоже. — Кто это? У вас на фото.
— Дочка моя. Пропала в сентябре, ушла в секту.
Ничего себе, какой кошмар, а Рома мне совсем не рассказывал, говорит Лариса-Ника.
— Где вы работаете, Лариса?
— Я редактор газеты в Москве. Приехала сюда к родственникам.
Мать глядит на Ларису-Нику по-другому, заинтересованно.
— Да что вы! Скажите, а ваша газета крупная?
— «Московский комсомолец», — не задумываясь отвечает Лариса-Ника.
Мать явно оценивает «МК» — и правда крупная газета, столько возможностей.
— Скажите, а как у вас в газете разместить заметку о нашей Свете? — спрашивает она уже ласковее. — У нас тут много пропадает в Староалтайске. Даже мой таролог сказала, что дело здесь нечисто, здесь насильственная смерть, а она женщина проверенная, знаете.
Ника кивает, выспрашивает подробности — как будто издевается. В какой-то момент Рома отзывает Нику в сторону.
— Ты чо меня калишь? Отстань от матери, окей?
— Я к ней и не пристаю, просто поддерживаю разговор. Что-то не так?
— Да все не так! Ты могла ей хотя бы представиться нормально, а, Лариса? А не издеваться. Херово ей, ты понимаешь? Не место и не время для твоих приколов.
Ника смотрит ему в глаза как ящерица, не мигая.
— В чем для меня должна быть разница между твоей матерью и остальными? — спрашивает она. — Сегодня я для всех Лариса.
Ритуал, похоже, завершился — зал покидают люди, сонно щурятся. Мать ходит между ними, снова показывает фото, все, с кем она говорит, качают головами. Роме хочется вывести ее скорее, стыд припекает его изнутри — за нее, за себя, что не может успокоить мать. Он забирает у нее файл и показывает его сам. Говорит матери сесть и подождать, но она следует за ним и поясняет, что вот девушка, не видели ее? За ними тенью бродит Ника.
Одна тетка — высокая, в узком пуховике, похожем на трубу, — строго отчитывает мать, грозит ей пальцем, говорит, что матери повезло, что она непосвященная. А то получила бы от Виталия Андреевича, говорит тетка. Ритуалу мешать нельзя.
Мать растерянно приоткрывает рот, говорит, вы понимаете, горе, дочка пропала, ищем. Рома велит тетке следить за языком и отчитывать своих детей, если те еще не убежали, а тетка только рада поскандалить. Ника их слушает, переводя взгляд с тетки на мать, с матери на Рому, с Ромы на тетку. Затем трогает тетку за плечо, отчего та вздрагивает.
— А где найти Виталия Андреевича? — спрашивает Ника.
— Еще одна. Тебе зачем? Там где-то, в зале, сходи сама да посмотри.
Ника с пониманием кивает.
— Обряды вам не очень помогают, да? И не помогут, — она указывает за теткину спину. — За вами же дух ходит. Говорит, вы ему должны.
Тетка оборачивается. За плечом, разумеется, нет никакого духа, лишь посетители и гардеробщицы в поту, с чужими куртками в руках. Но тетка все равно вздрагивает, будто узнала кого-то в той толпе, уходит. Ника безмятежно провожает ее взглядом.
— У отца научилась людей пугать? — спрашивает Рома.
— Вот это было грубо, — Ника поднимает брови. — Я что плохого сделала сейчас?
— Вдруг у нее теперь инфаркт будет?
— Значит, все-таки есть совесть у человека. Почему ты не говорил мне о Свете?
— Потому что это не твое дело.
Ника задумчиво кивает, садится на освободившуюся лавку у раздевалки, закидывает ногу на ногу, что-то читает в телефоне, проматывая страницы пальцем. Зал выпускает все больше людей, они скапливаются у гардероба, как в мембране фильтра, затем выходят в снежный сумрак, бегут дальше по своим делам. Выходит и смуглый человек в костюме шамана, тот самый, со сцены. В жестком искусственном свете он выглядит старше. Заметив Нику и Рому, он спешит к ним, звеня бубенцами, — наверное, тот самый Виталий Андреевич. Рома готовится защищать мать, но шаман обращается к Нике.
— Эй, тебе сюда нельзя. Вставай и уходи отсюда.
— Не «эй», а Лариса Анатольевна, — отзывается Ника, даже не собираясь вставать.
Мать тем временем хватает шамана за рукав, сует ему под нос фото Светки — скажите, вы видели ее, вы видели? Он отмахивается, раздраженно сбрасывает руку, снова пытается выгнать Нику, указывает ей на выход. Ника не шевелится, рассматривает шамана пристально, как рассматривала людей в зале.
— Мне можно куда угодно. А вам задали вопрос, — тихо, но внятно говорит она. Кивает на Светкино фото. — Девушку ищут. Не видели?
Шаман игнорирует вопрос, продолжает Нику выгонять, Рома его оттесняет, вокруг собираются люди. Ника наконец поднимается, застегивает пуховик и все-таки выходит.
— Не любит журналистов, — она поясняет матери уже на улице, пряча нос в шарф.
За ними торопится патлатый и тощий тип, набрасывая на ходу осеннее пальто. Впалые темные глаза блестят, и Рома сжимает кулаки, хочет втащить, хотя бы превентивно. Какой-то нескончаемый дурдом, зря он согласился взять Нику.
Тип окликает ее, за что-то сбивчиво
