Впервые они достигли того уровня, когда могли обозревать весь мир, ничего не опасаясь. (Глиссери едва замечал продолжающиеся жалкие попытки американской армии расправиться с телом Роджера Поллака.) Благодаря миллионам рецепторов мистер Глиссери смотрел сразу во все стороны. Земля остыла и успокоилась. Его обычному зрению она представлялась тысячами фотографий, виденными в бытность человеком. В ультрафиолете за ней на тысячи километров тянулся водородный шлейф. А высокочувствительные детекторы на спутниках разной высоты различали колебания тысячи энергетических уровней радиационных поясов на солнечном ветру. Он чувствовал тепло и направление течений в океанах и слышал миллионы голосов, возвращающихся к жизни по мере того, как они с Эритриной заботливо и кропотливо подключали одну за другой коммуникационные системы человечества. Каждый корабль в море, каждый безопасно севший самолет, каждая отгрузка, платеж, доставленный обед – все находило место и регистрировалось в их сознании. Восприятие давало им власть изменить, разрушить или усилить практически все, что они видели. В терминологии ковенов существовало лишь одно слово, адекватно описывающее их нынешнее состояние: они стали богами.

– Мы могли бы править… – Голос Эритрины оборвался, словно она испугалась самой себя. – Пришлось бы как-то обеспечить защиту наших физических тел, но мы могли бы править миром.

– Только вот Почтарь остался…

Она отмахнулась.

– Может, да, а может, нет. Пусть мы так и не узнали, кто он, зато лишили его всей процессорной базы. Без нашего ведома он не сможет даже сунуться в Систему.

Эритрина буравила его глазами, и до Глиссери стало доходить, что сообщница чего-то недоговаривает. Она совершенно права: пока они физически живы, они могут править миром. Верно и то, что сказал Дон. Мак: они представляли из себя величайшую угрозу из всех, с которыми до сих пор сталкивались «силы закона и порядка», даже с учетом Почтаря. Откажись они теперь добровольно от своей власти, разве могли федералы оставить их на свободе, оставить их в живых?

– Если мы захватим власть, многим людям грозит смерть. На Земле достаточно независимых военных группировок, которых придется сдерживать угрозой ядерной расправы, по крайней мере поначалу.

– Верно. – Ее голос звучал еще тише, чем раньше, а на проекцию лица легла тень. – Пока мы говорим, я запустила пару симуляций. Нам пришлось бы избавиться от четырех или даже шести крупных городов планеты. А если от нас укрылись какие-нибудь командные центры, то и того хуже. Причем нам не избежать учреждения собственной секретной полиции среди людей, когда народ начнет орудовать в обход нашей системы… Черт. Да мы станем хуже любого правительства!

Лицо мистера Глиссери выражало полное согласие. Эритрина печально улыбнулась.

– Ни тебя, ни меня это не прельщает. Государство опять победило.

Он кивнул и легонько коснулся ее руки. Оба с наслаждением вбирали в себя последнюю минуту запредельной реальности. Затем молча, каждый своим путем, начали спускаться на землю.

Нисхождение не было мгновенным. Мистер Глиссери тщательно позаботился о безопасности своего выхода. Он выстроил сложную схему запутывания армейских отрядов, подбирающихся к его дому; блужданий хватит на несколько часов – за это время правительство их сто раз отзовет. Кроме того, он инициировал предварительные переговоры с федеральными программами, призванными перехватить контроль. Им сообщалось о его намерении сдаться в обмен на гарантии безопасного выхода и физическую защиту. Через несколько секунд ему предстояло вновь перейти на общение с людьми, чего доброго с Вирджинией, и к этому моменту основные правила игры автоматически вступят в силу.

По временному соглашению, он один за другим отдавал свои недавно приобретенные ресурсы. Он словно оглох, потом ослеп, только страшнее, потому что он добровольно отказывался от самой способности мыслить. Подобно пациентам (жертвам) лоботомии, которые только впоследствии осознают, чего лишились. Федеральные силы шли буквально по пятам, тут же отключая освободившиеся участки на случай, если он вдруг передумает.

Где-то вдалеке мистер Глиссери чувствовал, как похожей процедуре подвергалась Эритрина. Только процесс проходил гораздо медленнее. Странно. С его уменьшенными возможностями соображал он туго, однако ему казалось, что она нарочно тянет время и выполняет более сложные операции, чем того требовал протокол безопасного возвращения к нормальному состоянию. Тут он вспомнил о ее странном взгляде, когда они говорили о том, что Почтарь не раскрыт.

Чтобы править миром, достаточно и одного!

Паника накатила внезапно и захлестнула его с головой. Больнее всего, когда предает тот, кому доверял. Он ринулся прошибать преграды, которые только что позволил выстроить вокруг себя, но увы! Теперь он стал слабее федералов. Мистер Глиссери в отчаянии оглянулся на сгущающуюся за ним тьму и увидел… Эритрину, нисходящую за ним в реальный мир. Она отказывалась от всех преимуществ, которыми могла владеть безраздельно. Что бы ни задержало ее в пути, предательства не было. Нахлынувшая на него радость затмила даже облегчение оттого, что он избежал смерти, – он не ошибся в Эри.

* * *

В последнее время Вирджиния зачастила. Разумеется, не в гости. Ее команда обосновалась в Аркате, и дважды в неделю она в сопровождении очередного громилы заявлялась с визитом. Эта правительственная операция, несомненно, входила в число исключений, требующих общения лицом к лицу. Похоже, Вирджиния или ее начальники додумались, что разговоры по телефону можно подтасовать. (И не зря. Роджеру Поллаку вполне хватило бы пары недель, чтобы состряпать телефонного робота, а самому улететь по фальшивым документам куда-нибудь в Джакарту.)

Эти посещения сильно смахивали на их первую встречу прошлой весной. Поллак выходил из дома и смотрел на приближающийся черный «Линкольн». Машина, как всегда, сразу въезжала под навес. Водитель, как всегда, вылезал первым и обдавал Поллака холодным взглядом. Вирджиния, как всегда, держалась по-военному (должность в бюро расследований ДСО она действительно получила сразу после армии). Оба целенаправленно шагали к бунгало, не обращая внимания на сияющее солнце и зеленеющую траву. Поллак открывал перед ними дверь, и они молча переступали порог с надменно задранными носами. Как всегда.

Роджер усмехнулся про себя. С одной стороны, его жизнь по-прежнему находилась в их руках; они все так же могли отрезать его от всего, что было ему дорого. С другой стороны…

– Сегодня у нас задание несложное, Поллак, – отчеканила Вирджиния, раскрывая на журнальном столике свой чемоданчик и включая питание. – Но вам оно вряд ли понравится.

– Вот как? – Он присел и выжидающе посмотрел на агента.

– Мы уже велели вам устранить все остатки Почтаря, а также восстановить работу национальных программ и баз данных.

Угроза Почтаря никуда не делась. Спустя десять недель после битвы – «войны», как ее называла Вирджиния, – общественность знала лишь одно: Система подверглась мощнейшей атаке. И, как обычно в крупной войне, пострадали все стороны. За несколько месяцев в правительстве США и в мировой экономике наступил полный упадок. (Американский бюрократический аппарат вообще вряд ли пережил бы эту войну без их с Эритриной вмешательства. Делало их это спасителями или предателями Америки – спорный вопрос.) А что же враг? По всей видимости, раздавлен. За последние три недели мистер Глиссери нашел всего одну копию программного ядра бывшего Дон. Мака, да и ту незапускаемую. Зато человек – или существо – за образом Почтаря по-прежнему оставался невидимкой. В этом смысле Вирджиния, правительство и Поллак продвинулись ненамного дальше широкой общественности.