Развернувшаяся атака на курс XX съезда, надо сказать, встретила довольно серьезное сопротивление. Видимо, сами идеи обновления, очищения изначальных идеалов социализма от крови и грязи уже завоевали серьезную поддержку общества. С ходу, одним махом изменить политическую линию и политическую атмосферу в партии и стране не удалось.

На XXIII съезде вопреки требованиям сталинистов решения предыдущих съездов отменены не были. Хотя но духу своему съезд был не только бесцветным, а и консервативным, и уж, во всяком случае, не сделал ни одного шага вперед, но реставрации сталинизма не произошло. Тогда и это многие считали победой. Сейчас это может казаться невероятным, но само упоминание в официальных документах и речах XX и XXII съездов партии воспринималось как свидетельство того, что «крепость» еще не сдалась, обрело важное символическое значение. Сохранены были и шедшие от XX съезда новшества во внешней политике, включая понятие мирного сосуществования, хотя вокруг него тоже шла острая борьба. А летом 1966 года на заседании Политического консультативного комитета Организации Варшавского Договора была одобрена идея переговоров, направленных на создание системы общеевропейской безопасности, то есть начат путь, который через девять лет привел к Хельсинкскому Заключительному акту.

Но при сложившемся соотношении сил борьба не могла завершиться торжеством курса XX съезда. Кое-какие плацдармы были захвачены сталинистами. Начиная с вещей символических, но в нашем обществе, где все давно научились читать между строк, тем не менее весьма существенных. Например, имя Сталина перестало появляться в контексте критики преступлений и ошибок. Но зато все чаще начало упоминаться в хвалебном, положительном смысле. Изменились содержание и стиль официозных статей. В них все реже рассматривались, даже обозначались идеи и понятия, вошедшие в обиход после XX съезда. Зато ключевыми становились слова «классовость», «партийность», «идейная чистота», «непримиримая борьба с ревизионизмом» и т. д. — весь столь привычный со сталинских времен идеологический набор.

Первая схватка закончилась как бы компромиссом. Что-то сохранила одна сторона, но что-то получила и другая. Консерваторы в Политбюро и в непосредственном окружении Брежнева, их приближенные нащупали его слабости, на которых могли ловко играть. Он поначалу искренне верил, что эти люди — настоящие знатоки марксизма, которые оберегут его от ошибок, ляпсусов, а то и подскажут какую-то стоящую мысль. И уж, во всяком случае, помогут разобраться: соответствует ли то или иное заявление, предложение, та или иная формулировка марксистскому «священному писанию» или нет. Это особенно волновало Брежнева, когда он стал Генеральным секретарем и из-за слабой грамотности постоянно испытывал комплекс «марксистской неполноценности».

Но этим людям все же тогда не удалось добиться главного, чего они хотели, — монополии на «ухо Брежнева», положения «верховных жрецов» от марксизма, монополии на теоретическую, а тем более (ведь они этого и добивались) политическую экспертизу. Здесь, думаю, решающее значение имела в высшей мере присущая Брежневу осторожность. Он стал искать альтернативные мнения и точки зрения.

Вскоре начали играть все растущую роль два других помощника Брежнева — А. М. Александров и Г. Э. Цуканов. Александров, профессиональный дипломат, был приглашен из МИД, еще когда Брежнев занимал пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Более высокий, чем у других, окружавших руководителя, интеллект, политическая порядочность помогли Александрову как минимум нейтрализовать наиболее оголтелые атаки крайних консерваторов на внешнеполитическом направлении. Во всяком случае, там, где сам он занимал прогрессивную позицию (в некоторых вопросах Александров, на мой взгляд, был достаточно консервативен).

Что касается Цуканова, то он был инженер-металлург, в прошлом директор крупного завода в Днепродзержинске. Когда Брежнева назначили вторым секретарем ЦК КПСС, он сорвал Цуканова с места, чтобы тог помогал ему в делах, связанных с общим руководством оборонной промышленностью. После того как Брежнев занял пост Генерального секретаря, Цуканов, функции которого стали более широкими, начал помогать ему в экономических, а со временем и в других делах. И для этого (сказалась, видимо, привычка руководителя крупного дела, каким был завод) привлекал в качестве экспертов специалистов, которым склонен был доверять. Не могу сказать, чтобы у него с самого начала были четкие идейно-политические позиции по вопросам, вокруг которых развертывалась особенно острая борьба, — о Сталине и курсе XX съезда, о мирном сосуществовании и других; он раньше просто стоял от них в стороне. Но быстро определился. Не в последнюю очередь потому, что, лично зная многих консерваторов, роившихся вокруг Брежнева, относился к ним с глубокой антипатией. Может быть, это заставляло его искать людей, определенным образом настроенных, нередко спрашивая совета и у Андропова, которому очень доверял. В число тех, кого привлекали для выполнения заданий Брежнева либо для рецензирования поступающих к нему от других помощников материалов, попали Н. Н. Иноземцев, А. Е. Бовин, В. В. Загладин, автор этих воспоминаний, а также Г. X. Шахназаров, С. А. Ситарян, Б. М. Сухаревский, А. А. Аграновский и некоторые другие.

И тогда и, естественно, потом я не раз задавал себе вопрос: а что думал сам Брежнев, каковы были его убеждения? Не мог же он сохранить свои представления в виде tabula rasa — нетронутого листа, на котором другие могли писать что им заблагорассудится. Ведь ему было уже под шестьдесят, и он прошел, притом на весьма ответственных постах, почти через все главные политические события своего времени.

Вот здесь-то и заключен один из (используем известное американское выражение) «грязных маленьких секретов» — один из феноменов нашего (а точнее, того) времени. Это сформировавшийся при Сталине, затем формировавшийся примерно так же при Хрущеве, а затем при Брежневе тип руководителя, который политическим деятелем вовсе не является. Командно-административной системе политические деятели, исключая верховного вождя не нужны, наоборот, они ей противопоказаны.

Типичным руководителем становится функционер, чиновник, в совершенстве овладевший правилами аппаратной игры. Он не очень образован, подчас, несмотря на диплом о высшем образовании, почти безграмотен, с марксизмом знаком в объеме «Краткого курса» и сталинской политграмоты, нетерпим к инакомыслию, к новым идеям. Твердых идеологических и политических принципов у деятелей этого типа чаще всего нет — иначе в пору бесконечных ломок и перемен они бы просто не уцелели. Все это, разумеется, не исключает у них большего или меньшего здравого смысла, большей или меньшей жизненной мудрости, личной доброжелательности к людям (если, конечно же, это не соперники), большей или меньшей любознательности.

Вот к такому типу руководителей принадлежал и Брежнев. Притом — рискую здесь вступить в спор со многими — был отнюдь не худшим из них, во всяком случае, в первые годы своего руководства партией и страной.

Но я забежал вперед. Возвращаясь к теме о борьбе за «душу» нового