Не хватало только Фабрицио.

Было слышно, как звуки виолончели на верхнем этаже вибрируют и беспрепятственно летят над двором. Франческа перестала слушать голоса окружавших ее людей. Музыка сперва была хрупкой, затем окрепла, отступила на шаг, потом проникла внутрь нее, закрутилась вихрем и постепенно успокоилась. Франческе захотелось оказаться в доме, в его четырех стенах, смотреть на девочек, рисовать и слушать эту музыку. Зачем нужно это собрание — поговорить о мертвом котенке? Это только напугало ее еще больше. Откуда этот страх? К сожалению, бывает, что кто-то не любит дворовых животных и совершает ужасные поступки. Ты должна осуждать злодея.

А не бояться. Этот дом сделал тебя такой мягкой? (ты понимаешь, что с ним сделали? как его убили?) Анджела сидит на полу у ее ног и торопливым шепотом говорит с Синьором Пеппе, своим плюшевым мишкой. Эмма пытается поучаствовать в игре сестры, но та не слушает, Дьявол безжизненно валяется рядом. Франческа посмотрела на своих дочерей — такие беззащитные. Такие невинные.

В панике, пытаясь спасти себя и девочек, она позвонила Массимо и все ему рассказала. Муж позволил ей выговориться, задавал правильные вопросы, произносил правильные слова. Да. Все правильно.

Но было ясно, что он сразу отвлекся, думал о чем-то другом, толком не расслышал ни слова; двухминутный телефонный разговор был лишь уступкой ноющей нервной жене. И она все еще говорила — пошла третья минута, — когда Массимо прервал ее:

— Прости, Фра, меня зовут, очень жаль, мне пора идти. Я перезвоню тебе, о’кей? Скоро.

О’кей. Но он так и не перезвонил. Меня кто-нибудь слышит?

Она огляделась. Тут собрались все жильцы. Они казались ей сектой (это слово уже приходило ей на ум, но она не решалась произнести его даже мысленно).

Почему никто не упомянул о пожарах? Почему никто, хотя она несколько недель подряд всех расспрашивала, почему никто ни разу не ответил ей, когда она спрашивала об этих страшных пожарах? Сначала пожары, теперь кот. Это не просто мое воображение. Это не только в моей голове. Что-то происходит на самом деле. Решено: она задаст этот вопрос. Она обо всем расскажет. («Да, но, — прозвучал в ее голове подлый голосок, по-змеиному скользкий, как у сэра Хисса из “Робин Гуда”, — правда и то, что ты ненавидела этого кота. Что, если жильцы каким-то образом узнают об этом?» Но откуда они могут знать? «Нет, ты права, они ничего не знают. Но если предположить обратное? Подумай, они непременно обвинят тебя». Я не имею к этому никакого отношения! «Ты уверена?» Да. «Уверена?») А еще была та тень во дворе и шум ночью, но как доказать, что Франческе не пригрезилось ни то ни другое? Можно ли рассказать об этом, или остальные будут шептаться: «Она сумасшедшая, сумасшедшая, сумасшедшая…»?

Ладно. Она ничего не скажет. Она сюда совсем недавно переехала. Но, в конце концов, кто-то должен сказать об ужасающих странностях, ведь умолчать невозможно. Она смотрела на соседей, на каждого по очереди. Скажите что-нибудь, скажите! На мгновение воцарилась тишина, будто все прислушивались к ее мыслям. Потом Микела Нобиле, положив руки на свой животик, расплакалась:

— Бедный Бирилло… Кто мог такое с ним сотворить?

Карло поднял голову, будто собираясь что-то произнести. Франческа насторожилась. Но прежде чем парень открыл рот, консьерж Вито откашлялся и ласково, со своей обычной улыбкой сказал:

— Это был котенок, синьора Нобиле. Котята порой гибнут. Их может сбить машина, а потом они приходят домой умирать. Не волнуйтесь, мы с женой позаботимся обо всем в этом дворе.

Все посмотрели на него и закивали, благодарные этому спокойному, обнадеживающему голосу уверенного в себе человека.

— Но его зарезали! Это был кот наших детей, а теперь он мертв. Его убили! — Микела Нобиле встала с места.

Вито подошел к ней, такой понимающий, посмотрел по-отечески.

— Мне очень жаль, синьора.

— Успокойся, Микела. Вито прав. Успокойся, ну, — ее муж Лука с усеянным веснушками лицом, плотный галстук стягивает шею, заставил женщину сесть.

Консьержка пристально наблюдала за жильцами из-за спины своего мужа.

— Разве это не он убирает в сарае? — Микела медленно, слабеющей рукой указала на консьержа. — Почему он ничего не заметил?

Жильцы загудели.

— Дорогие мои. Успокойтесь. — Все повернулись. Это был голос Колетт. Ее французский акцент властно взвился над их головами. — Вито правильно сказал. Мы знаем, что он для нас делает. Больше, чем должен. Сколько раз он приглядывал за нашими детьми? Могли бы мы отпустить их спокойно играть во дворе, если бы не знали, что он там, у ворот, наш неутомимый страж? Микела, милая, — она с улыбкой посмотрела на синьору Нобиле, — ты права. Может, нашего котика не сбила машина. Может, кто-то причинил ему зло. Но Вито тоже прав, — она окинула взглядом всех собравшихся. — Может, бедный Бирилло пострадал где-то в другом месте, а потом пришел домой умирать. От всего сердца я прошу каждого из вас задуматься: даже при всей преданности делу, при всей своей заботливости, как мог Вито этому помешать? — Она спокойно сложила руки на коленях. Голубые вены были прелестны. — Вито защищает наш двор. Но он не провидец. Как он мог знать, что происходит с маленьким Бирилло за воротами? — Все взгляды были прикованы к царственной пожилой даме. — Давайте не позволим зерну страха, посеянному кем-то извне, проникнуть в наш рай. Упасть между нами.

Она говорила как по писаному. Все снова повернулись к Вито. До этого жильцы заглядывали в рот Колетт, теперь ждали речи консьержа. И он открыл рот и начал успокаивать их, утешать, а они желали еще, еще. Кто знает, как долго это продлится. Франческа съежилась, молча взяла девочек и медленно начала выбираться из толпы. Я хочу домой.

— Франческа, — властный окрик Колетт, до времени скрытый милым старушечьим голоском, хлыстом стегнул ее по спине. — Франческа, — повторила Колетт, как приказ, тем же сладким, почти слащавым тоном, и буква «р» прокатилась в воздухе громовым раскатом. — Куда ты идешь, Франческа?

И она улыбнулась. Она улыбалась как ведьма.

Франческа, застигнутая на месте преступления, обернулась. Крепко стиснула кулаки (они думают, что это я? потому что я не одна из них, а пришлая?).

— Колетт, извини, все извините меня, — пробормотала она (что с тобой? кто для тебя эти люди? никто! просто уходи, и все). — Мне нужно подняться наверх, простите, Ацджела… Эмма… — она, запинаясь, указала на девочек. А потом убежала, ничего не объяснив.

По крайней мере пятьдесят пар широко раскрытых глаз проводили ее пристальными взглядами, проникавшими даже сквозь стены (нуокно купить занавески, нужно